1774 года сентября 4 дня, по определению господина астраханского губернатора генерал-майора и кавалера Петра Никитича Кречетникова присланные при рапорте от господина полковника князя Дундукова [137] пойманные из злодейской партии 6 человек ⁹² о их с ним злодействах в секретной экспедиции допрашиваны и сказали:

1) Яицкий казак Иван Федоров сын Кузнецов — что от роду ему лет с 60, жительство имел он в самом городе Большом Яике своим домом, напред сего был он по тому городу наказным есаулом недель с двадцать, а после служил все время простым казаком, и назад тому другой год от службы отставлен.

И в прошлом 1773 году в нынешнее осеннее время пришел к Яику с нижних форпостов по слуху называющийся государем Петром Третьим с казаками человек со 100, напротив коего выслана была из Яика от коменданта полковника Симонова воинская команда: казаки и солдаты с пушками, многое число, при майоре Крылове. И вышед против него за построенный на реке Чегане мост, оный майор послал об нем (который после оказался злодей Пугачев) осведомиться атамана Витошнова с казаками, И он, поехав к нему, со всеми передался. Почему помянутый майор с командою, не чиня ему никакого супротивления, и возвратился в город.

А на другой день реченный злодей с партиею своею пришел к городу, по которому начали палить из пушек, почему он и прошел мимо вверх к Оренбургу, и комендант оставался без всякой осады и стоял лагерем на поле. И после того, пред рождеством Христовым пришел к Яику с нижних форпостов с казаками атаман Толкачев, присланный от него, злодея, и чинил к городу приступ, из коего комендант отбивался пушками, но токмо они усилились и в город взошли, от коих он с солдатами и с согласными казаками сел в крепость в осаду, и отстреливался от них пушками. Причем он, Кузнецов, взят им, атаманом, в свою шайку и употреблялся в караулах. И содержан был он, комендант, в осаде до весны нынешнего года, а зимою приходил он, злодей, к Яику сам и чинил к городу подкопы, но токмо оными взорвало одну церковную колокольню. И как на приступ к крепости ходили, то им, комендантом, отбиты и многие побиты, откуда он, злодей, пошел обратно к Оренбургу.

А весною пред святою Пасхою пришел к Яику генерал-майор Мансуров с своею командою и всех осаждающих казаков разбил, причем атаман Овчинников, собрав несколько партий, в том числе был и он, Кузнецов, бежали к нему, злодею, и соединились с ним в Магнитной крепости, коя была уже им занята, где он, злодей, ранен в левую руку картечью. Оттуда дошли вверх по линии и разбивали тамошние крепости и в них командиры некоторые побиты, а прочие были прощаемы.

А из Троицкой крепости прошли в Башкирию, где многие башкирские татары и мещеряки охотою к нему в толпу собрались до 10000, с коим числом оттуда и к Казани, он, злодей, пошел и состоящие по дороге медные рудокопные заводы разорили и людей брали к себе. А потом осадили крепость Осу, от которой сперва чинен был отпор, но на другой день оная крепость сдалась, где им, злодеем, комендант навешен; откуда пошли к реке Каме и, перелезши ее, следовали к Казани. И по дороге живущие татары, мордва, черемисы и русские в их толпу сами приставали. И пришед к Казани, чинили бои, где многие из солдат и тамошних жителей к нему, злодею, передались, и, тем усилясь, взошли в город и строение зажгли и домы разоряли, грабили и людей били до смерти и многих взяли в плен, а прочие по увещеванию самого злодея вышли на степь, куда пришед воинская команда и, чиня на них нападение, от города и взятых людей и обоз отбили.

Откуда отошли они вверх по Волге и ниже Чебоксар верстах в 30 переехали в лодках на нагорную сторону, всех человеке 1000, в том числе [138] яицких казаков с 200 да башкирцев человек с 50, а прочие были разного звания люди; другие ж башкирцы за Волгу-реку не переезжали и остались на луговой стороне, и куда обратились — не знает. А они с ним, злодеем, пошли в Алатырь, в Саранск, в Пензу, в Петровск и во оных городах и деревнях чинили грабежи; и где его, злодея, добровольно встречали, тамо он грабить не приказывал, но токмо некоторые умерщвлены по приказу злодейскому были, а кто по именам — не знает.

И, будучи в Петровском, предались к ним приехавшие из Саратова конные казаки человек со 100, а подъезжая к городу — и еще человек с 200. Саратовские казаки его, злодея, встретили и пристали к нему в толпу, и чинили присягу, и повели их прямо к Саратову. Куда пришед, палили по городу с Соколовой горы из пушек, из коего так же по них пушками ответствовали; но, однако, усилясь, в город взошли и чинили тамо грабеж, где и он, злодей, многое имение и деньги брал себе, и людей били.

Да еще видел он, что в Саратове взята им, злодеем, из-под соборной колокольни денежная казна, но коликое число — не знает. И стояли лагерем ниже Саратова в лугах и, миновав 2 дня, пошли к Дмитриевску, где из поселенных иностраннических колоний ⁹³ многие в толпу к ним приставали, и за то их не грабили.

А как в Дмитриевск приехали, то он, злодей, сам с яицкими казаками и прочими въехал в город наперед, но после велел всем в толпе своей из города выйти и стоять лагерем ниже города. А потом, слышно было, что его, злодея, при городе встретил какой-то сержант с хлебом и солью, коего он пожаловал полковником и учредил в городе комендантом, а настоящего коменданта и других людей несколько человек побили и домы в городе он, злодей, грабил и имение брал себе.

Оттуда пошли вниз к Царицыну и, по склонению его, злодея, волские казачьи станицы все передались к нему добровольно. А как прошли Балыклейскую станицу до речек Пролеек, тут со встретившеюся легкою полевою командою, казаками и калмыками чинили бои. Но только, он, Кузнецов, при том не был, а стоял на отъезжем карауле и после слышал, что при сражении с ними сперва было та команда их осилила, но после они их одолели; калмыки и казаки ушли; а офицеров побили, артиллерию отбили и солдат и артиллеристов взяли и разделили по полкам и по артиллерии.

Пришед к Дубовской станице, встретили его, злодея, попы со крестами и казачьи старшины, но кто именно — не знает. Где он, злодей, со всею толпою стоял около Дубовки лагерем и одного старшину — Полякова убил и дом его разграбил, а прочим обиды чинить было воспрещено. И взял в Дубовке 2 пушки с снарядами, куда приезжали калмыки тысячи с три с своим владельцем и ему, злодею, предались, коих он дарил деньгами, сукнами и портретами, и пожаловал одного из волских казачьих старшин, а по имени — не знает, войсковым атаманом.

И, пробыв в Дубовке дня с два, пошел оттуда всею лавою к Царицыну; не дошед к нему, увидели стоящих на линии донских казаков многое число, то сам злодей со имеющимися при нем донскими старшинами поехал к ним и уговорил их к себе в сообщество и с ними приехал к Царицыну, где и калмыки стояли. И подошед к Царицыну, палили из пушек, напротив чего и из города палили ж, и продолжалось часа с три, но напоследок он, злодей, приказал артиллерии своей от города отойти. И прошед на низ неведомо чьи две деревни, не доходя иностранной, колонии, остановись, ночевали; но калмыки от Царицына им, злодеем, отпущены в домы с приказанием убираться ⁹⁴ им в поход с ним. [139]

Куда намерен был итти — того не слыхал, только те донские казаки звали его на Дон, а после из них многие, и именно 5 харунок ушли, а 4 остались в злодейской толпе. И на другой день прошли оную колонию, которую велел грабить донским, волским и саратовским казакам, что ими и учинено. И пришед ниже к купеческой ватаге, а к чьей — не знает, остановились ночевать; и с вечера слышно было, что за ними идет от Царицына военная команда, почему от него, злодея, и приказано быть всем к бою в готовности. Но как к утру начало светать, то оная команда сзади на них напала и учинила из пушек и из ружей пальбу, напротив чего в отпор и от них палили ж; но только более десяти раз из пушек не выпалили — начала вся толпа робеть; где он, Кузнецов, видел его, злодея, самого, с войском пришедша к бою. Однако все, испугавшись сильного на них нападения, побежали врознь, причем обоз и артиллерия отбиты и злодей побежал по дороге на низ по Волге. Так же и он, Кузнецов, в числе 15 человек ушли в степь и проехали Черный Яр к Волге-реке и, нашед на берегу ловецкие лодки и, взяв у ловцов на станах без людей ржаной муки с 2 пуда, переехали на луговую сторону и намерены проехать на Яик, куда их вел дорогою бывший у него злодей толмач татарин Идракей.

Точию неведомо, в каком месте на степи наехали калмыки человек с 500 и на них напали, от коих прочие побежали в степь, а он, Кузнецов, остановился и взят калмыками и приведен к полковнику князю Дундукову. Да еще поймано из них же татар 3 человека, кои и в Астрахань присланы, а прочие ушли ль куда или побиты калмыками — того не знает. И сам злодей, где за Волгу-реку переправился и куда бежал, ничего он не ведает и более его не видал; слышал же от него, злодея, в разговорах, что он намерен был ехать на Дон и в Москву, и накладено у него было серебряных денег два воза и один — золотых, да воз серебряной посуды, кои все отбиты и люди захвачены.

И при нем, злодее, имелись ближние старшины яицкие казаки Яким Давилин, Василий Коновалов, Федор Чумаков, Кузьма Фофанов, Иван Творогов и один при коллегии секретарь, но имя его не знает. Так же и сколько у него, злодея, шло по Волге-реке судов и с какими запасами, об оном ни о чем не слыхал. И сам никого не умертвил и ничего не грабил, а казнил по приказу злодейскому мастер яицкий казак Никифоо Зоркин, но кто именно казнены были — не ведает.

И в сем допросе показал самую сущую правду, ничего не тая. В чем и утвердился. Грамоте читать и писать не умеет.

При чем он, казак Иван Кузнецов, спрошен, что слышал ли он публикованный в народ ее императорского величества высочайший манифест об нем, злодее Пугачеве, что, если кто сам, признавшись добровольно, от его сообщества отстанет и принесет повинную, таким вся их вина из высокого матернего милосердия прощается, и где оный манифест в войске у них и когда читан был, и для чего он, Кузнецов, от него, злодея, почему не отстал. На что он сказал, что такой манифест еще в бытность его в Яике городе публикованный в народе от тамошнего коменданта полковника Симонова слышал, явиться с повинною намерен был, но только опасался от несогласных себе поимки и убийства и за тем отстать от противников побоялся и во все время с ними обращался.

Того ж числа сей казак во утверждение истины опрошен с пристрастием под битием плетьми, но токмо остался во всем на упомянутом прежнем своем показании и дополнил только, что он, злодей, брав крепости и города, многих командиров и бояр вешал, а кого именно — подлинно не знает. При взятии крепостей по линии с прочими казаками он, Кузнецов, так же и при нападении на Казань в сражениях был, но [140] никого собою не убивал и ничего не грабил; и куда ныне по разбитии злодей бежал — об оном ни мало не сведом и ни от кого не слыхал.

К сему допросу вместо вышеписанного яицкого казака Ивана Кузнецова по его прошению Астраханского 3-го баталиона солдат Сергей Сидняков руку приложил.

Из показаний астраханского судового работника И. Федорова и крепостного крестьянина И. Мальцева на допросе в Астраханской губернской канцелярии.

1774 года сентября 4-го дня пойманные в Астрахани из злодейской толпы два человека секретно в экспедиции допрашиваны и показали:

Первый — Иваном его зовут, Федоров сын, астраханский житель, ведомства губернской канцелярии сказочный. Пропитание имеет работою на морских и волских судах, ходя лоцманом и носовщиком.

И в нынешнем, 1774, году летом выехал он из Астрахани до Саратова на соляном судне астраханского купца Володимерова лоцманом, откуда оное судно пошло назад к Астрахани, а он, Федоров, остался для найма на другие суда и жил в квартире недель с шесть. Когда ж злодей Пугачев с своею воровского толпою в минувшем августе месяце к Саратову пришел, то от него производилась по городу, так же и из оного по нем, пушечная пальба, однако он, злодей, усилясь, с Соколовой горы партии его в город ворвались и многих людей взяли усильно к себе, в том числе и его, Федорова; и выгнали всех из Саратова в нижние луга (а сколько человек — не знает), где донской казачий полковник Анисим Андреев приставил ело быть при пушках, коих всех имелось с 20, над которою были правители Семен Васильев, Иван Семенов — из мужиков разных городов жители. А над всеми над ними находился главным артиллерийским надзирателем Федор Федотов, а из какого звания — того не знает.

И под тем Саратовом стоял он, злодей, лагерем в лугах 3 дня, а в город въезжал со многою толпою и чинили тамо грабежи, смертное убийство, и много людей мужска и женска пола побито, а кто по именам — не известен.

Откуда пошли к Дмитриевску, и находящиеся по дороге в иностраннических колониях иностранцы многие к нему, злодею, приставали, коих разорять за то и не велел. И пришед к Дмитриевску, передовые конные толпы во оный взъехали, а он, Федоров, оставался в обозе и каким способом город взят и был ли бой — оного не видел. Но после, по въезде туда, видел тамо много убитых людей на улицах, также и коменданта Меллина мертвого, лежащего против гобвахты ⁹⁵, заколотого копьями, где все домы грабили. И в том грабеже как в Саратове, так и в Дмитриевске и везде первее всех обращаются яицкие казаки.

И оттуда пошли вниз большою дорогою к Царицыну. И с дороги для занятия волских станиц посыланы были от него, злодея, разъездные партии, и как их занимали — того он, Федоров, не знает. И пришед, ниже Балыклейской станицы ночевали и, отошед от нее верст с пять, на [141] речках Пролейках встретились с калмыцким войском и с легкою полевою командою и казаками, и чинили бои; причем он, Федорой, был при артиллерии. И стреляли по ним из пушек, а конные чинили на них нападение со обоих флангов и напоследок оную команду калмык и казаков сбили. И сказывали, что те калмыки ушли, а казаки стояли по то время, как пушки у команды были не отбиты. Когда ж оные у них отбили, то они ушли, а потом и легкую полевую команду солдат разбили и офицеров побили. И видел по своему примечанию в разных местах взятых в плен из легкой полевой команды солдат человек со 100, из коих некоторых определили к пушкам, а прочих — в конницу и обрезали волосы у них по-казачьи; так же и взятые у легкой команды пушки разделены по полкам, но сколько их, — не знает.

После того пришли [к] Дубовской станице, где встретили его, злодея, попы со крестами и с образами, так же и казачьи старшины; а кто они по именам — не известен.

И тамо он, злодей, стоял около Дубовки лагерем и почасту находился в станице для делания под пушки лафетов, которых им взято: 2 медные пушки, пороху, денежных боченков — 6, свинцу — 16 свиней ⁹⁶, да 80 ядер единорогих, а прочих сколько брано было — не ведает.

И в ту бытность некоторым домам и грабеж от злодеев происходил, и многие из дубовских казаков в его шайку пошли; да неведомо кого из дубовских старшин по приказу злодейскому повесили, а двух человек изрубили. А после оный злодей со всей лавою своею пошел к Царицыну и ночевали на Нижней Пичуге. И тамо его, Федорова, вышеписанный полковник Анисим Андреев произвел казачьим хорунжим и дал ему хорунгу парчевую белую да лошадь, пистолет и саблю. И оттуда, пришед он, злодей, к Царицыну к самому городу прямо от линии с горы на кузнечный ряд и, поставя по горе все пушки без батарей, начали по городу палить и метали в город бомбы, напротив чего из города по ним палили ж; и конные разъезжали около города, в том числе и он, Федоров, был с толпою при Волге. И продолжалась та пальба часа с четыре. И не одолев города, отошли прочь и прошли на низ к деревням бывшего господина астраханского губернатора Никиты Афанасьевича Бекетова на речку Елшанку. А оттуда прошед к Сарпинской колонии, не дошед верст с пять, ночевали на лугу и, переночевав, прошли на другой день через оную колонию.

И как в деревнях губернаторских, так и в колонии отбирали скот и лошадей, и хлеб, так и в Сарпе у иностранцев всякое имение грабили. И от оной колонии чрез 3 дня прошли до ватаги царицынского купца Соленикова, где напоследок остановились ночевать.

И с вечера слышно было, что из Царицына идет за ними вслед воинская команда, почему от злодея и приказано всем полкам быть к бою в готовности. И стояли во всю ночь со оружием на лошадях; но едва только ночь к утру наступать начала, то оная команда сзади на всю толпу напала и начала палить из пушек и ружей. И хотя и из оной на отпор из пушек палили ж, только не выстрели более раз десять, оная толпа, пришед в робость, побежала.

Причем, видел он, Федоров, и самого злодея, ездящего по всей толпе, поощряющего к бою; однако ничего не помогло, и вся она начала бежать врозь, при чем весь обоз и пушки у него отбиты. И он, Федоров, ушел на лошади в том же месте в займище к реке Волге, где переплыл на доске на луговую сторону. А лошадь его и свою переправил съехавшийся тут с ним товарищ, теперь пойманный, Илья, а прозванья не знает ⁹⁷. И, переплыв, поехали займищем вниз Волги к Черному Яру. Тамо [142] нигде злодея и партии его не видали, а проездом слышали от ловцов, что он переправился ниже того боевого места верст с 50 под Ступиным Яром на луговую ж сторону, где они двое на его след наехали, по коему видно было, что он, злодей, поехал в степь либо на Узени или в Рын-пески и, по примечанию их конного шляха, не более с ним быть могло людей человек с 30 или 40. Токмо они, не обращаясь за ним, поехали степью прямо к Астрахани. На дороге попались им идущие пешие 6 человек, ушедшие из той же толпы Семен, Петр, Василий, Михаил, Афанасий и Михайла ж (а прозванием и отечеством не знает), и, с ними сообщась, пришли на Калмыковскую перемену между Грачевскюй и Ветляницкой станиц и тамо, оставя у ловцов своих лошадей, купили лодку и в ней поехали все в Астрахань. Но думая, что об них известно не будет, боясь, нигде не явились и все разошлись по разным местам.

Где прочие его товарищи теперь находятся — не ведает. По разбитии ж злодея видно было, что он, бегучи, раскладывал и пускал дым для знака, чтоб бегущие собирались к нему; а потом виден другой такой же дым, от него раскладенный на луговой стороне, а более уже нигде не видал, и куда подлинно он бежал — не известен.

В бытность его в злодейской толпе видел он в Саратове тамошнего баталиона майора Салманова и князя Баратаева, у коих острижены были волосы по-казачьи и в платье казачьем. И из них оный Салманов был в Дубовке, а князя более того нигде, так же и других офицеров никого не видал, да и старшин, хотя некоторых у него, злодея, видел же, только по именам точно не знает. А бывшая у него, Федорова, хорунка имелась при нем, которую он, бежавши при разбитии, от древка отодрал и привез с собою в Астрахань, но при поимке его куда девалась — не знает.

Самого ж злодея, он в лицо видал: он росту среднего, плечьми широк; в животе тонок; лицом смугл, чист; волосы на голове и бороде темнорусые; глаза карие; под левым глазом рубчик; да слышно, что на левой руке имеет рану, которую получил под Магнитною крепостью; ходит в казачьем платье; говорит по наречью донских казаков; но вся злодейская толпа признает его государем.

И в сем допросе показал самую сущую правду, ничего не утая. Грамоте читать и писать знает и в том подписуется.

Причем во утверждение истины произведен ему, Ивану Федорову, пристрастный распрос. Под битием плетьми только во всем утвердился в вышеписанном показании своем; и потом дополнил, что он, Федор, нигде никакого грабежа и смертного убийства не чинил; и злодей в Дмитриевске оставил комендантом какого-то сержанта, да еще взял оттуда к себе сержанта ж Ивана Степанова.

К сему допросу и рдопросу Иван Федоров подписался.

Второй — Ильею его зовут, Петров сын Мальцев, а не Григорий, отроду ему 35 лет, родиною он Пензенского уезда, села Безобразова, помещика асессора Якова Васильевича Казаринова крестьянин, где он по нынешней 3-й ревизии и в подушный оклад положен.

И сего года в июле месяце из помянутого села он, Илья, и с ним того ж села и помещика крестьяне, брат ему, Илье, двоюродный Потап Петров Мальцев и Андрей Трифонов от нападок живущего в их селе показанного помещика Якова Казаринова сына Петра, согласясь, без всякого письменного виду, единственно для принесения на объявленного Петра отцу его жалобы, из того села бежали в Москву на двух лошадях, запряженных в телегу. И, ехав дорогою, будучи при Суре-реке, наехавшими на них известного злодея Пугачева казаками в 50 человек остановлены и, отобрав у них приготовленные еще в селе Безобразове о нападках того Петра Яковлева на них и сельских поведениях письма, прочетши, [143] бросили; а их взяв, поехали сюда на низ, не сообщаясь никакими командами и толпами, заезжая разных уездов в села и деревни так же и по хуторам, забирали в них лошадей, седла, ружья и сабли и отсылали за препровождением казаков в толпу помянутого злодея Пугачева, шедшего другою дорогою — ближе к Волге.

И, не доходя казачьего городка Дубовки, прибежав к ним из той злодейской толпы команде сказали, чтоб все они ехали к тому злодею в соединение, ибо де наутро будет сражение. Почему командующий реченною командою, в коей он, Илья, с товарищами был, казак Васильев по предводительству помянутых к ним с повесткою приехавших казаков и ехал с полуден до другого дня и поутру на рассвете к толпе, стоящей тогда, как он напоследок по тракту узнал, неподалеку той Дубовки, на степи соединились; где и приказано было чрез именующегося полковником (а как зовут и какого звания человек — не знает), чтоб конные и оружейные все шли к собранной на сражение толпе; а безоружных, в том числе и его, Илью, погнали к обозу, который стоял от конницы верстах в 5 назади, где слышна была пушечная и оружейная пальба, которая продолжалась часа с полтора. А как оная прекратилась, то вскоре, прибежав к ним, рядовой казак сказал, чтоб обоз шел к Волге, куда и сошли.

А потом пригнали к тому обозу взятых воровского толпою в плен солдат и казаков, но сколько числом — не знает, да и каким образом и с кем та баталия происходила он, по бытности в обозе, не видал... ⁹⁸

К сему допросу вместо вышеписанного Ильи Мальцева за неумением его грамоте по его прошению Астраханского 2-го баталиона солдат Федор Котов руку приложил.

Показания крестьянина Н. Шаевского на допросе в Воронежской губернской канцелярии. ⁹⁹

1774 года сентября 8 дня в Воронежской губернской канцелярии в присутствии присланным из канцелярии Павловской крепости колодникам Серпуховского уезда села Вознесенского волостному крестьянину Никите Шаевскому, елецкому купцу Гавриле Исаеву учиненные в Павловской крепости расспросы, и при объявлении им именного ее императорского величества 1763 года февраля 10 дня высочайшего указа и при довольном присутствующего о показании истины увещании каждый порознь секретно распрашиваны.

И из них купец Исаев в даче им ему, Шаевскому, для сделания свинцовой снятой с билета печати утвердился на своем расспросе. А крестьянин Шаевский в говорении им подканцеляристу Хабарову таких речей, что он, Шаевский, послан из партии известного государственного злодея и изменника Пугачева от называемого полковника разных уездов в селения к разведыванию, что про него, Пугачева, в народе говорят, признался и показал:

Уроженец он объявленного Серпуховского уезда села Вознесенского экономический крестьянин, и по побеге из того села имелся ка Дону в Березовской станице по найму казака Ивана Калмыкова на покосе [144] минувшего августа с 6-го числа в работе. А того ж августа 23-го числа на оный покос приехал к ним незнаемый ему сержант с партиею в 50 человек вооруженных людей и, объяви о себе, что они будто из команды государя Петра Федоровича, о котором он, слыша из публикованных указов, ныне уже знает, что он изменник донской казак Пугачев, а не государь. А тогда уверился тому сержанту, который звал его и товарища его, беглого ж Битюцкой дворцовой волости из села Чиглы крестьянина Семена Алексеева, к помянутому Пугачеву в службу; почему и вступили самоизвольно, и с ними съехали на речку Лавлу ¹⁰⁰, где в степи стояла большая партия человек до 600 вооруженных с 7 пушками, в том числе казаков яицких до 150, донских — до 100 человек, а прочие — беглые господские люди и дворцовые и помещичьи крестьяне и однодворцы.

В числе ж донских казаков знает по именам из Еланской станицы Ивана Копылова, а из другой незнаемой ему станицы — Захара Митрофанова, а прочим имен и прозвания не знает.

И по приезде от него, сержанта, представлены к называющемуся той партии из яицких казаков полковнику Ивану Дмитриеву, при котором находился поп с крестом и евангелием, коим и приведены к присяге и дано им по ружью и по лошади, и жалованья на месяц по 4 рубля. А потом оная партия незнаемо куда отлучилась на 2 дня, а они с 18 человеками оставлены были для сторожи усталых 180 лошадей. А как партия возвратилась к ним, тогда на другой день называемый толковник по полученному от Пугачева письменному повелению им партии своей их донских казаков, называемого тем начальником хорунжим Алексея Семенова да беглого дворцового крестьянина Дмитрия Усачева и товарища его дворцового ж крестьянина Семена Алексеева и его, Шаевского (как все они грамоте умеющие), отправил в разные уезды для разведывания, что про означенного Пугачева в народе говорят и желают ли народом принять его, Пугачева, государя, и, если из них кто его за царя признавать не будет, тем толковать и советовать, чтоб к государю были склонны, и объявлять им, что он жив и идет с большими воинскими командами.

Почему тот донской казак Алексей с крестьянами Усачевым по данному ему от него, называемого полковника, письменному приказу поехали по донским станицам до Луганской станицы и его, Шаевского, отправил с словесным приказом в Павловский уезд до Павловской крепости, товарища ж его, Семена Алексеева, послал в Тамбовский уезд до Тамбова, с тем, чтобы по разведывании уверить вышеписанными словами и, записав те жительства, в коих народ к ним будет склонен, Пугачева за царя примет, возвратиться к нему, хорунжему, на хутора, состоящие близ речки Нижних Чиров, где он их и ожидать будет.

И по отлучке от него для разведывания находился, во-первых, Донецкого монастыря в малороссийской слободе Дедовке, где у малороссиянина (а как звать — не знает), обедал. И на вопрос оный малороссиянин объявил ему, что он и все той слободы жители государю Петру Федоровичу рады. А из той слободы приехал Павловского уезда в деревню Гнилушу, и в той деревне, не разведав ничего и не склоняя никого к своему единомыслию, пойман.

А приметами Алексей Семенов: лицом смугл; волосом темнорус, борода светлорусая, окладистая; росту среднего; носит синий казацкий кафтан и красную шапку; Дмитрий Усачев — волосом светлорус, лицом бел; бороду бреет, усы русые; среднего росту; носит казацкий смурый зипун, шапку зеленую; Семен Алексеев — волосом чермен, лицом смугл, среднего ж росту, носит казачий зипун серый, шапку красную.

Большая ж партия при отъезде их осталась на речке Лавле близ Лавлинской станицы в самой вершине той речки. А собрание их с [145] донским казаком Алексеем назначено быть чрез две недели, который срок имеет быть сего сентября 10-го числа, и он будет ожидать их близ Чирской станицы на устье речки Чира.

А в бытность его в партии видел лежащие под сохранением у сержанта многие письма, о коих он объявил, что то пугачевские указы и к нему рапорты, однако к прочтению оных допускаем не был. А сверх того, видел лежащий на телегах провиант, по примеру кулей до 100 или больше, о котором оный же сержант объявил, что тот провиант тою партиею взят с плывущего по Волге незнаемо чьего судна. В канцелярии ж Павловской крепости всего вышеписанного не показывал, желая закрыть сообщников своих, объявленных называемых полковника с партиями, а ныне все то показал по самой справедливости без всякой утайки, в чем и утвердился.

К подлинному допросу рука приложена тако: к сему допросу экономический крестьянин Никита Шаевский руку приложил.

Показания полковника пугачевской армии В. Акаева и крестьянина Н. Ланщакова на допросе в Донской войсковой канцелярии. ¹⁰¹

1774 года сентября 12 дня. Присланные при рапорте с Медведицы от старшины Петра Кулбакова нижеписанные из злодейской Амельки Пугачева толпы им пойманные два человека в канцелярии войсковых дел допрашиваны и показали:

1. Зовут его Василием, Иванов сын Акаев; от роду ему сколько лет — не знает, грамоте читать и писать не умеет; родился в Казанской губернии, Пензенского уезду, в селе Ломовке, симбирского купца Якова Борисьева Твердышева, крестьянин.

Откуда назад тому лет с шесть тем купцом Твердышевым он, Акаев, с отцом своим и матерью, тож и с женою своею — со всем семейством, переведен на железный завод его, Твердышева, состоящий в Уфимском уезде, а в какой губернии не знает, на реке Белой, при котором в работе, в числе прочих работников, как до 1000 человек, он и находился.

Сего ж году на празднике святой Пасхи злодей Амелька Пугачев с бывшею при нем толпою, как до 500, в числе коих были яицкие казаки, башкиры, калмыки, русские мужики и прочая сволочь, по большей части ничем не вооруженные, с 5 бывшими при нем, злодее, чугунными пушками, появясь от стороны Оренбурга, въехал в завод их и, находясь в нем с одну неделю, как тот их завод, так и другой по той же речке Белой завод же, называемый Авзянский, и все их жилища без остатка пожег и разорил.

А между тем оный злодей, называя себя царем Петром Федоровичем, сказывал им, чтоб они и шли с ним служить, почему де из завода их [146] и пристало к нему на своих лошадях до 300 человек, в числе коих и он, Акаев; а прочие, все, тож жены их и дети остались в тамошнем месте, а где уже после их поделись — не ведает. Бывший же тамо приказчик Михайла Шлычков перед тем неведомо куда бежал. А потом оный злодей, определи всех их заводских, в полк называющегося злодейским полковником Дорофея Макарова Авзянского, следовал со всею своею злодейскою толпою степными местами и разными великороссийскими, башкирскими и казанских татар жилищами, не чиня однако нигде никакого разорения и смертного убийства, кроме того, что умножал толпу свою из тех жилищ русскими, башкирами и татарами, к городу Казани долгое время.

А напоследок, приближаясь со всею своею толпою под Казань, поутру отбив близ того города бывшую при карауле медную пушку, делал к тому городу приступ и, вобравшись в город, весь форштат пограбя, у жителей имение выжег без всякого однако ж людям смертного убийства, потому что все жители находились в крепости, а оставались только жены с детьми. Пробыв же тамо часа с три как выступили они из города, тоне знает он, Акаев, какою военною командою вся их толпа впрах разбита, пушки и весь их обоз отбиты и людей из их толпы много всмерть побито.

А он, Акаев, будучи пред Казанью означенного злодейского полковника Дорофея Авзянского от есаула из русских Мартына Никифорова определен хорунжим, имел у себя желтый шелковый с пришитым крестом бунчук, который де он, Акаев, по разбитии их в речке Казанке, спасая себя, потопил в воду.

По разбитии ж злодей Пугачев не более как с 300 человек, в том числе и он, Акаев, бежав вверх по Волге, на третий день верстах в 70 от Казани, не знает он при какой деревне, мужиками в судах через Волгу перевезен на сю сторону без всяких пушек и повозок, а только верхи на лошадях. А по переезде, следуя тот злодей с ними с неделю времени, не упомнит до какого города по пути с деревень забирал с собою мужиков, а помещичьи дворы за побегом из них всех помещиков без остатка раззорил. Вступя ж во оный город без всякого сопротивления, потому что воевода с товарищи из него бежали, пробыли там, не чиня никакого разорения и смертного убийства, часа с три, а потом через 3 дня, овладей тож без всякого сопротивления городом Саранским (за побегом из него воеводы и прочих), из коего взяв 3 чугунные пушки с городовыми канонирами и с приумноженною еще в толпу свою сволочью, пошел на город Пензу, а оттуда — на Петровск, Саратов и далее вниз то Волге.

А он, Акаев, испросясь у злодейского полковника Авзянского, один поехал вперед на прежнее свое жилище, в село Ломовку для свидания с своими родственниками, где и пробыл 3 дня. Между чем и сам злодей с толпою, следуя к Пензе, чрез то село Ломовку прошел и крестьян из того села забрал в свою толпу. А после того и он, Акаев, из того села с одним крестьянином в ту же толпу злодеем назначенным Иваном Семеновым выехал вслед за злодейскою толпою, о которой известись, что она по разорении Пензы пошла к Саратову, он, Акаев, уже убоялся следом той толпы итти, потому что вслед за нею с корпусом уже прошел господин генерал-майор князь Голицын. И для того, поворотя от Волги путь свой, в том намерении, чтоб, обошед оный корпус, пробраться в злодейскую толпу, а по пути с разных мест из мужиков и малороссиян сволочь, приставая к нему, Акаеву, за ним следовала степью и разными жительствами, не делая нигде никакого разорения и смертного убийства, ибо де он, Акаев, запрещая сволочи то чинить, угрожал, что по приезде будет о том на них доносить самому злодею, называя его царем. Которой де сволочи по приезде ведомства войска Донского на реку Медведицу и набрело к нему более 300 человек, все почти никакого оружия не имеющие, а с ружьями не было более 50 человек; с коими он, Акаев, сделав на пути [147] два из платков шелковых бунчука, въехал в Березовскую станицу, которую по прежде его прошли такие ж две злодейские партии.

И, в той Березовской станице переночевав, поутру оставили тамо своих худых и усталых лошадей; а вместо них пригнан станичный табун, взяли лучших казачьих и один станичный бунчук. И потом, приехав в Малодельскую станицу, тамо они никакого разорения не делали, а только они тамошнего попа за то, что он не хотел писать в нижние медведицкие станицы, чтоб они без сопротивления склонились, от них, злодеев, письмо, устращивал повесить, чего однако ж ему по прошению всех не учинено.

По выезде ж к Заполянской станице под оною они заночевали, а в обеденную пору, как усмотрели они против себя казачью команду, то они сперва против оной имели оборону, а потом, будучи тою командою разбиты, с ним, Акаевым, человек с 200 бежали к Царицыну, а прочие куда разбежались или побиты — не знает. По приближении ж их к Царицынской линии тамо они в другой ряд казачьего командою разбиты ж, причем де много из них поколоно, прочие все порознь разбежались, а бывшие у них 3 бунчука да одна из Малодельской станицы с подводчиком взятая подвода и их повозки отбиты. А он, Акаев, тамо с 4 человеками бежав вниз по Волге, сообщилось только их восемнадцать да на пути еще пристало к ним из разбитой самого злодея толпы 4 человека. И так де все они 22 человека, поворотясь назад, как на речке Ольшанке близ хутора Березовской станицы казака Валикова остановились, то тамо наехавшим на них старшиною Петром Кулбаковым с командою они без всякого супротивления взяты. А потом, он, Акаев, с вышезначущимся села Ломовки крестьянином Иваном Семеновым от него, Кулбакова, прислан сюда в Черкасской, а прочие де все отосланы от него в Хоперскую крепость.

Во всю ж де сию его в злодейской толпе бытность он, Акаев, сам никому смертного убийства и нигде никакого разорения не чинил, кроме того, что в одном, не упомнит каком селе, при нем один из злодеев, русский человек, который набрав себе человек с 20, разорил то село, а попа с дьяконом повесил, за то там же повешен.

Тож он от самого злодея в полковники наименован и для набрания себе полку отправлен не был, а только в приставшей к нему разной сволочи он, Акаев, как будучи при злодейской толпе по прежде их считаем был за полковника, и они его, Акаева, приказы слушали. По разбитии ж их у Царицынской линии точно он, Акаев, следовал на прежнее свое жилище, а не с тем, чтоб паки набрать себе злодейскую толпу. И из чего де оное в рапорте старшины Петра Кулбакова написано, он не знает, и в том подписуется.

К сему допросу вместо оного злодея по просьбе его руку приложил повытчик Максим Несмеянов.

2. Зовут его Иван Семенов сын, Ланщакова, от роду ему 35 лет; грамоте читать и писать не умеет; родился он Пензенского уезду в селе Ломовке, симбирского купца Твердышева крестьянин, в котором селе имеет он у себя отца родного Семена Денисова и брата Степана, жену Авдотью Григорьеву и двух дочерей — девок.

Как же злодей Амелька Пугачев по разорении города Саранска с толпою следовал через их село, то в числе взятых им в свою толпу 60 человек и определенных в злодейский полк полковника Авзянского приказано и ему, Ланщакову, с ними ж следовать к городу Пензе. Почему де он, Ланщаков, за отходом злодейским к Пензе на третий день, сообщась с бывшим в селе их из той же толпы называвшимся хорунжим одного ж с ним помещика Твердышева с Белорецкого завода крестьянином Василием Ивановым Акаевым, двое, вслед за злодейскою толпою поехали. А [148] в слободе на Везеренке, известись, что за тою толпою прибыл в слободу Бессонину господин генерал-майор князь Голицын с корпусом, от коего опасаясь, они поворотили путь свой от Волги одоле ¹⁰². И следуя, по пути приставала к ним разная сволочь, не делая нигде никаких обид и смертного убийства.

А в приход их ведомства войска Донского на реку Медведицу было уже всей с ними сволочи более 300 человек, из коих самая малая часть была с ружьями, а то все безоруженные — все находились в послушании означенного Василия Акаева, как прежде их в злодейскую толпу приставшего, называя его своим полковником. И потому все они, вступя в первую медведицкую станицу с двумя на пути сделанными ими из шелковых платков бунчуками, тамо заночевали, а поутру, пригнав станичный их табун, взяли из него лучших казачьих лошадей, а своих негодных и усталых тамо оставили и с тем, взяв с собою еще один станичный их бунчук, приехали в Малодельскую станицу, в которой они никакого разорения не делали, а только той станицы попа за то, что он не хотел писать в нижние медведицкие станицы о бытии им к самозванцу склонным, устрашивали повесить; однако ж оный поп как письма не писал, так и повешен не был.

По выезде ж ночевали они пред Заполянскою станицею, а поутру как усмотрели против себе казачью команду, то и сперва против оной имели оборону, а потом, будучи тою командою разбиты, бежали прямо чрез степь к Царицынской линии, при которой в другой ряд они казачьего командою разбиты, причем де и многое число из них толпы людей поколоно, бунчуки и повозки отбиты, а прочие все порознь разбежались; а он обще с тем полковником их Акаевым и прочими — всего с 18 человеками бежали вниз по Волге и, сообщись еще с четырьмя из разбитой самого злодея толпы, поворотились назад с намерением, чтоб пробраться в Дома свои. Но в приезд их на речку Олыпанку как остановились, то тамо наехавшим на них старшиною Кулбаковым с командою они без всякого сопротивления взяты, причем де он не ведает, каким случаем, из торопливости слегка ранил бывшим у него подсошком из команды его, Кулбакова, хорунжего.

Во всю ж де его в той толпе бытность он сам и никто из команды их никому смертного убийства и нигде разорения не чинили, кроме только, что один пойманный шатавшийся и чинивший по селам великие грабительства и смертоубийства с командою приводец ¹⁰³ Петр Иванов (только какой он был человек — не знает), в одном неведомом ему селе с приказа полковника их Акаева повешен. Да и он, Ланщаков, как в толпе самого злодея Пугачева не был, так и его вовсе на глаза свои не видал. В чем и подписуется.

К сему же допросу вместо оного Ланщакова по просьбе его за незнанием грамоты руку приложил Войсковой канцелярии писарь Иван Волошенинов.

Показания казака Бекренева на допросе в Донской войсковой канцелярии. ¹⁰⁴

1774 года сентября 14-го дня. Присланные из Качалинской станицы от полковника Ильи Денисова нижеписанные войска Донского 7 человек [149] казаков, бывших в толпе злодея Амельки Пугачева, того ж войска в Войсковой канцелярии допрашиваны и показали:

1. Зовут его Парфен Агапов, сын Бекренев, от роду ему 23 года, холост; грамоте читать и писать не умеет; родился на Хопре в Акишевской станице, казачий сын, в которой станице имеет отца, отставного казака Агапа Бекренева и брата родного Филата.

В верности службе присягал он ныне благополучно царствующей великой государыне императрице Екатерине Алексеевне и наследнику ее государю цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу. В казаках он состоит с 1767 г. и был в службе в Кизляре с старшиною Григорьем Денисовым, а назад тому четвертый год с есаулом Петром Фоминым находился он при Саратове для поисков разбойников и у наблюдения колонистов.

Сего ж году в августе месяце, будучи он, Бекренев, с оным есаулом Фоминым в числе 60 человек казаков, из Саратова посланы к городу Петровску для разведания о следовавшем к тому городу Петровску злодее Амельке Пугачеве с толпою и ради разобрания в том городе моста и пушек потопления в воду. Как к тому городу подъезжать стали, то, усмотри того злодея с толпою, приближавшегося уже к городу, остановились. А есаул Фомин с приехавшими к ним из Саратова да на пути с сообщившимися офицерами и человек до 10 казаками поехал ближе к городу осмотреть ту злодейскую толпу; а вскоре они, поворотясь, офицеры мимо них пробегли, а есаул, остановись, сказал только, чтоб они все бежали назад, а сам от них вслед за офицерами побег; и уже они его, Фомина, после не видали. А после того вскоре от Петровска и сам злодей с толпою до 500 [человек], гнав за оными есаулом и офицерами и набежав на них, их окружил и, остановись, спросил у них, какие они люди и кто при них командир и кому они служат. На что они и объявили, что — донские казаки, а служат всемилостивейшей государыне, командир же их, есаул, и два офицера от них бежали.

А злодей, выговоря сии речи: «Служили де вы государыне, а ныне служите мне», велел одному своему злодею ж яицкому казаку, называя его фельдмаршалом, всех их вести в свой лагерь, бывший по проходе Петровска в лугах. А сам злодей на коне буром, взяв у одного из них, казака, дротик, с некоторыми яицкими казаками погнал за есаулом и офицерами.

По приводе ж их в лагерь отвели им особое между яицкими [казаками] место, где они у одного стога и ночевали. А ночью и сам злодей в лагерь возвратился. Поутру ж позваны к злодею от них сотник Иван Мелехов, квартермистр Василий Малахов и хорунжие Степан Калаброцов да Василий Попов, от которых слышали они, что тот злодей обещает им денежное жалованье; и потом тот злодей с толпою, поднявшись, взял их с собою.

Следуя ж к Саратову, как ночевать стали, то и выдано было им от злодея боченками медною монетою жалованье, казакам — по 12 рублев, которое им и раздавано было.

А из старшин злодей Пугачев Мелехову велел быть сотником же, а Калабродова произвел в есаулы и всех их ему, Калабродову, препоручил и притом дал им позолоченные медали: Мелехову поменьше, а Калабродову побольше, и сверх того приводил сам злодей к присяге, а именно: целовали его злодейскую руку. Только он, Бекренев, тогда ту присягу миновал. В котором месте злодей с толпою переночевал.

На другой день к вечеру приближился к городу Саратову, и как из города чинена была оборона, то он, злодей, делая ж тому городу приступ и стреляя по нем из пушек, наконец, им овладел и, вобравшись в него, противящихся ему умертвил, а домы господские и богатых купцов, кои [150] пред тем ушли, разорил без остатку; причем и всем им приказал свои экипажи, бывшие в том городе по квартирам, забрать, кои они и забрали. При сем же городе он, злодей, в лугу лагерем перебыв двое суток, на третий день отправился с своею толпою к городу Дмитриевску.

А при самом подъеме из команды их сотник Мелехов, квартермистр Малахов и хорунжий Попов, да человек до 10 казаков, незнаемо им для чего оставаясь от них позади, учинили побег, о котором и узнали они тогда, как злодей с толпою остановился ночевать. О чем злодей Пугачев, через Калабродова узнав и назвав его, Калабродова, уже полковником своим, приказал за ними крепко смотреть. Да и он, Калабродов, подтверждал с тем, если кто побежит, тех он из своих рук колоть будет. И действительно некоторые из них, коих именно он показать не знает, когда было учинили побег на пути яицкими казаками поколоны. В каковом (будучи страхе он, Бекренев, находясь в команде оного Калабродова, следовал при толпе через Дмитриевск и Волского войска станицы до города Дубовки всегда со всеми своими казаками при злодейских кошах, не употребляя их ни на караулы и никуда в посылки, яко же против бывшей на речке Пролейке с полковником Кутейниковым с казаками стычке, и нигде ни на какие сражения, и были как пленные, кроме того, что Калабродов, произведя из них хорунжим Заполянской станицы казака Семена (а чей — не знает), препоручил ему бывший с ними бунчук (который ими пред тем за Волгою у злодейской яицких казаков партии отбит). Он, Калабродов, брав с собою того хорунжего и человека по 4 казаков, всякий день находился при самом злодее Пугачеве, который и платьем своим его, Калабродова, наградил.

По бытности же злодейской при городе Дубовке, из которого забирал он на толпу свою фураж и провиант, и он, Бекренев, во обще со взятыми в толпу на речке Пролейке Кутейникова полку вьючными лошадьми, человек до 40 казаками Калабродовым приведены к присяге и, также как первые, только целовали злодейскую руку. Каковую присягу он, злодей, как забранным им из станиц и из Дубовки волским казакам, так и прочей сволочи делал, однако ж всем порознь. А притом на сем ночлеге видел он, Бекренев, и судовую злодейскую толпу, туда ж как лодок на десяти по Волге приплывшую, на коих, слышал он, что была денежная казна и провиант. j Г.

При следовании ж от Дубовки к городу Царицыну для взятья его на пути злодей с толпою ночевал две ночи, а третьего дня, приближась к Царицыну, сам с толпою потянулся к самому городу, а всему обозу своему в числе коих и он, Бекренев, со всеми казаками (кроме Калабродова, который находился при самом злодее) был, велел итти вперед, почему тот обоз его, отошед от Царицына как верст с десять по переходе Саксонской слободы, коя была за побегом всех жителей пуста, у Волги остановился.

А к вечеру и сам злодей с толпою, прибыв, привел от Царицына захваченных им тамо донских казаков более 200 человек с 10 знаменами, кои и расположены были особо от них, Бекренев а с товарищи. Причем слышали они от Калабродова, что утром будет подъем и злодей пойдет на Черный Яр, а оттуда поворотится через степь на Дон. Между чем уже сумерком как он, Бекренев, своих двух лошадей повел к Волге поить, то тамо сообщась команды своей с семью разных станиц казаками да с одним из взятых при Кутейниковом коше казаком — всего 8 человек сговорились оттуда, не возвращаясь на кош, бежать на Дон. По которому согласию тогда же, яко то в субботу под воскресенье под 24-е число августа, бежав, ночью проехали на речку Сарпу, где в камышах передневав, 27-го числа прибыли к Дону против Трехостровянской станицы; а тамо переночевав, в намерении, чтоб явиться у есаула своего Фомина, [151] уповая, что он уже находится в своей Крещенской станице, поехали было туда почтовою дорогою. И как 28-го числа в обеднюю пору на Иловлинскую почту приехали и тамо у почтовых покормить лошадей остановились, то усмотри следовавшего с полком по речке Иловле со взятыми им не знает он, Бекренев, в каком месте из злодейской толпы людьми (кои с Волги из злодейских судов было бежали) полковника Илью Денисова, сами они у него, Денисова, явились. А он, отобрав у них лошадей и воинскую сбрую, взял их под караул и по привозе в Качалинскую станицу из оной отправил их, семерых, к войску Донскому в Черкасской, а осьмого, Кутейникова полку, отослал по-прежнему в тот же полк.

А что де за побегом их с злодеем Пугачевым и его толпою произошло, об оном уже они неизвестны. Чрез всю ж де их в той толпе как с 12 дней бытность они никакого к измене злого умысла не имели, и нигде им ни малейшего злодейства не делали и злодеям ничем не помогали, а были точно так, как пленные, для чего и побег, сыскав удобный случай, учинили.

В каковой своей истинности он, Бекренев, и подписуется. К сему допросу вместо оного Бекренева по неумению его грамоте руку приложил Войсковой канцелярии повытчик Максим Несмеянов.

Показания крестьянина В. Уланова на допросе в Донской войсковой канцелярии.

1774 году сентября 15-го дня присланные при сообщении войска Донского из канцелярии войсковых дел, а во оную — того войска Пятиизбянской станицы от старшины и полковника Григория Денисова отлучившиеся из отделенной от изменника и злодея Пугачева, под предводительством самозванца крестьянина Иванова злодейской партии, 4 человека в обер-комендантской крепости святого Димитрия канцелярии допрашиваны и нижеследующее показали ¹⁰⁵.

Первый — Васильем его зовут, Иванов сын Уланов, от роду ему 24-й год. Родился он в Москве, при доме генерал-поручика и кавалера Амплея Степанова сына Шепелева, от старинного отца его крепостного дворового человека Ивана Уланова, за которым господином по генеральной переписи в Суздальской вотчине селе Киняшме в подушный оклад положен. А жительство с отцом своим имеет Воронежской губернии Тамбовской провинции в Верхоломовской того своего господина вотчине, селе Дмитриевском (Аргамаково то ж), в числе почитаемых по переписи до 1500 мужеска полу душ, при господском доме в кондитерской и певческой должности.

Состоявшиеся о кончине государя императора Петра III и о вступлении на всероссийский императорский престол государыни императрицы Екатерины Алексеевны манифесты при публике в вотчинах их он слышал и о верноподданстве ее величеству и законному наследнику его императорскому высочеству государю цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу со искренним желанием по установленному праву присягал, и со излиянием крови до последнего издыхания то клятвенное обещание в церкви божией целованием господня креста и во евангелии слова в [152] ненарушимости как истинный сын отечества по сущей правде подтвердил, яко же и обнародованные о непослушании изменника и государственного злодея, донского казака Емельки Пугачева и его последователей и сообщников, как равно и о неприеме от них писем указы он, Василий Уланов, читал. И все оное манифестами и указами публикование за существенное почитал и ныне истинным содержит.

Да как повторяемый господин их, марта 16 дня сего 1774 году по надобности своей из села Аргамакова в Москву, отъехав, не возвратился. А по уездным селениям произошли слухи и во всем крестьянском роде беспрестанная молва, что точно покойный государь Третий император ¹⁰⁶, внутрь России с войсками ходя, всех поселян в свое подданство приводит и положенным в подушный оклад государственные подати и рекрутские наборы на 7 лет без платежа оставляет, соль по 20 копеек пуд продавать, а дворян и владельцев, да и всех благородных господ истреблять повелевает, крестьянам же и дворовым людям от подданства их вольность и награждения делает, а служащим в его войске полное жалованье производит. Которое известие и до их вотчины села Аргамакова по доезду от отделившегося от главного, называемого государевым злодейского изменника Пугачева, сборища с партиею, якобы произведенного государем за оренбургский поход, служившего в его толпе пензенской девицы Головиной вотчины села Каменки крестьянина, прежде бывшего бурмистром, а напоследок торговым Ивана Родионова сына его, называемого полковником Ивана Иванова партии, нарочного передового вестника, грамоте и писать умеющего (по примечанию его, Василья Уланова — из ссылочных разбойника), у коего руки от пытки казались выломанные, но наружных знаков на нем не усмотрено. Который, приехав после празднуемого первого дня минувшего августа происхождения честных древ святого и животворящего креста господня, а в которое точно число не припомнит, токмо во время крестьянского к вотчиной господина их канцелярии собрания, из состоящего в 14 верстах государственного села Кевдомелситова на обывательской подводе в ту канцелярию вошел и бывшим при помянутом крестьянском сборе старосте Ефиму Королеву и выборному Савелью Недоговорову, да и всем крестьянам объявил, что к ним от того изменника и злодея Пугачева, называя его государем Петром Федоровичем, через день или два с милостивым против вышеписанного известия повелением полковник с командою будет, и, нет ли им от кого каких обид, спрашивал.

А как крестьяне на дядю его, Васильева, дворецкого Ивана Григорьева сына Уланова жалобу объявили, то оный передовой вестник того дворецкого до прибытия воровской их команды, заковав, под караулом содержать и прибудущему полковнику представить велел, что и учинено.

Тот же разбойник, переменя подводу, с таковым же объявлением в соседнее помещика Михайлы Алексеева сына Кашкарова в 5 верстах состоящее село Архангельское (Кашкарово то ж), отъехал, которого и отвозил господина его, Шепелева, крестьянин пешник ¹⁰⁷ Борис Металкин.

По отправлении ж его злодея, объявленный староста Королев и выборный Недоговоров, собирая к домовой господской канцелярии крестьян на сход и, жаждая все вольность из владения помещичьего получить, усовестывали ¹⁰⁸ вышеписамное государственное село Кевдомелситово к жителям для подлинного обо всем том происхождении разведания и уверения нарочного послать; и в которое по общему согласию выборного Недоговорова и отправили. А сами на встречу и восприятие от нового государя милости со всем семейством приготовлялись. [153]

Приехав же оный выборный Недоговоров к мелситовским поселянам, спрашивая о той новости — не было ль у них и как его встретить надлежит, в то время за неприбытием к ним именуемого самозванца полковника Иванова послан от них, из Мелситова, в то место, отколь к ним вышепредписанный вестник приехал, в состоящее от Мелситова верстах в 16-ти помещицы девицы Головиной село Каменку, свой крестьянин (а кто именем — не знает), который по возврате всем мелситовским жителям при том Шепелева выборном Недоговорове объявил, что все каменские обыватели с попом и церковным причтом подняв из церкви образа из того жилья Каменки за околицу, в поля встречать следующую в село их злодейскую, при называемом тогда села из крестьян полковника Иване Иванове, партию пошли. И все то именуемый выборный Савелий Недоговоров, самолично слыша по возврате в свое село Аргамаково всем людям рассказал, и потому также все жители на встречу ожидаемой с тем полковником команды стремились.

А на другой день, прибыв от сего полковника называемые 2 казака, о близком его следовании и чтоб встретить поспешили, им возвестили. Почему староста Федор Королев и выборный Недоговоров с крестьянами и священником Макаром Трифоновым с дьяконом Гавриловым (но имени — не упомнит), да дьячками — братом диаконским Петром и Ларионом, пономарем Прокофьем (а чьи дети — не знает), подняв из церкви святой крест и образа, с колокольным звоном, перешел чрез речку за мост, едущего верхом в 12 человеках того самозванца Иванова встретили, в коем собрании и он, Василий Уланов, находился. Причем следующие пред ним злодеи всему народу закричали, чтоб разделясь, крестьяне — на левую, а дворовые люди и женщины — на правую сторону, на коленки присели, почему так и учинено. Священник же со своим причтом и с образами посреди народа пред оным со крестом стал. В то время наперед оный полковник, а за ним и все бывшие с ним изменники, подъехав к попу верхами, не сходя с лошадей, крест святой целовали, а дьякон кадилом их охаживал.

При том же все сии злодеи, поздравя собранный народ с государем Петром Федоровичем, из пистолетов и ружей, имевшихся] при них, вверх выстрелили, а народное собрание отзывалось: «Дай, боже, ему здравствовать, мы все усердно желаем в его подданстве быть».

И потом оный полковник приказал следовать образам вперед, а сам с командою верхами за ними. За оными ж и все крестьянство и дворовые люди с женами и детьми пеши шли; а перешел мост, образа отнесши в церковь, попу с причтом велел к себе в господский дом приходить. Прибыв же ко оному дому уже в самые сумерки всех ждущих за ним сельских жителей пред тем двором остановил, а сам с командою своею, въехав во двор и слезши с коней, в покой вошел, у которых двери, окны с окончины и весь внутренний прибор разбил, столы и стулья тою своею командою изрубил, а потом, господских людей и крестьян во двор впустя, последнее в тех покоях состояние на части раздроблять велел, которыми и ничего целого не оставлено. А между тем как приказал ужинать изготовить, взяв у казначея Андрея Абрамова сына Вольского ото всех господских экипажей ключи с зажженными свечами сам с тем казначеем во всех кладовых и выходах, где что имеется, осмотрел и с пришедшим к нему попом и с командою своею разные господские напитки пил. А отпусти того попа и всех крестьян и людей в домы, сие же завтра собираться и 30 подвод к нему на двор доставить, а около того дому из крестьян ночные караулы поставить велел. Что также и учинено.

Сам же с командою своею представленное от повара Михайлы Водогреева рыбного и другого господского кушанья поужинав, при тех же покоях в зале ночевал, а поутру как крестьяне и дворовые люди [154] собрались, в то время вышед начальный злодей Иванов на крыльцо, нет ли им от кого каких обид, спрашивал. И как крестьяне на дворецкого Ивана Уланова единогласно в обидах жалобу повторили, то он и приказал его повесить, который при кузнице господской на станке, в коем лошадей ковали, бывшими при нем смертоубийцами и повешен, а кем именно — не знает.

А потом из господского выхода из десяти одну 25-ведерную простого вина бочку на двор выкатя, всем по мерности своей, однако ж с предосторожностию, чтоб опиться и драться не могли, пить велел. И будучи все селение новым правлением и льготою обрадовано, кто и от материя рождения до того вина не пивал, все оное пив, нового государя при нем, полковнике, поздравляя и ему, злодею, благодарность приносили.

Между тем же, как по приказу его, крестьянских 30 подвод с полковником во оный двор приведено, то весь на них господский экипаж и съестные припасы положа и к выступлению совсем изготовясь, охочим тому злодейскому государю служить спрашивал, объявляя, что каждому на месяц жалованья будет по 2 рубля. По сему он, Уланов, и еще из дворовых людей домовой егерь Василий Савельев сын Белозеров, столяр Савелий Афанасьев сын Воронов и вотчинный господина их канцелярии писец Никифор Филатов, вышед пред ним, охоту свою объявили, почему у них и волосы в кружало обрезали.

А вступя в их службу, взяв из господских 4 ружья без пороха и свинца да 3 сабли и оседлав себе лучших господских же 4 лошадей, в обеднее время со оными разбойниками поехали и, прибыв в село Каменку со всем обозом, в господский Головин дом весь экипаж в покои сложили, приказав того дома бурмистру и земскому (а как их звать — не знает) до времени хранить. А подводы по-прежнему с телегами и подводчиками в село Аргамаково отпустили; его ж, Уланова, Белозерова, Воронова и Филатова и прибывших с ним 12 человек ко оставляемым в том селе своим злодеям соедини и в дом свой пошед во оном с женою своею, детьми и братьями ночевал. А поутру собрав всех злодеев, в том числе и он, Уланов, с товарищи до 60 человек — все на верховых лошадях, большею частию были безоружны, взяв с запасом 3 повозки, в главное изменника Пугачева сборище отправились и, следуя чрез разоренные прежде прошедшими злодейскими партиями села и деревни, клонясь к городу Дубовке, в котором и сам изменник, как бывшие с ними злодеи сказывали, с великим собранием находился.

А в числе той их 60 человек партии как он, Уланов, точно знает, господина их Шепелева зятя родного, бригадира Александра Васильева сына Салтыкова, села Андреевки дворовые люди Василий Васильев и Александр Иванов и домовые гусары Степан Зубов, Сергей Галкин, Алексей Петров сын Пупков были, из которых Пупков и Васильев с Ивановым и в село их Аргамаково с тем злодейским полковником приезжали; а Зубов и Галкин в селе Каменке оставались; прочие чьих господ люди и крестьяне или какие казаки были — за подлинно не знает.

Будучи ж в пути, близ реки Медведицы в незнаемых жительствах, уведомились они, что главное Пугачева собрание воинский командир с полками Голицын преследовал и от Дубовки отогнал. Посему бывший при них предводитель, называемый из головинских крестьян полковник Иванов, уклоняясь вправо, неизвестным путем к Царицынской линии их провел и не доходя до оной, по ночном 27 августа раздыхе, как с места поехали, в тот случай сзади их человек в 30 донских казаков партия постигши, не съезжаясь даже до самой линии, и за оную по дальном расстоянии только в одном виде преследовали.

При той же линии и нигде в сем пути противу себя никаких препятствующих команд не видали. Но по проезде линии верст с шесть, усмотря [155] впереди идущих верстах в трех пеших людей, бывший с ними начальник Иванов его, Уланова, с егерем Белозеровым, столяром Вороновым и писцом Филатовым разведать об них вперед послал. И как они, поскакав, их догнали и спрашивать начали, то оные 7 человек без всякого оружия объявили, что были из Пензы в Пугачевой собрании, а по побеге от него, который следует к Черному Яру, идут в свои домы.

А между тем их, Уланова с товарищами, от своей партии отъездом бывшие в погоне задние донские казаки, уже вперед той партии объехав, возвратный ко оной путь им пресекли. Посему они, не могши с прежними своими людьми соединиться, будучи в страхе, в неизвестную степь удалились и, пробравшись на большую дорогу, следующих от Черного Яру трех человек о-двух-конно на верховых лошадях, оружейных наехали, с которых по обробелым ¹⁰⁹ со обеих сторон разговорам сказали те встречные люди, что [они] — по побеге за разбитием пугачевской толпы, Березовской станицы казак Михайла Михайлов с сыном своим Авдокимом или Екимом, точно сказать не припомнит, да малороссиянин, а как зовут и чей сын не объявили, едут в домы свои. И которым он, Уланов, с товарищи своими сказав, что и они из следующей к Пугачеву партии, за таким же приключением отлучась, не знают, куда уклониться, просили их взять с собою в станицу их. Но тот казак Михайлов, отговоря, что и сами они не знают, как кроме тайного приезда появиться, доведши их до лежащей из Царицына в войско Донское дороги, сказывал, что первая станица будет Пятиизбянская, которой де половина склонилась новому государю, научил их безопасно объявить, что и они бежали из Пугачева собрания, почему де тутошние жители беспрепятственно их примут, яко де река их такими людьми и наполнена.

По сему он, Уланов, с теми своими тремя товарищами, приехав на имевших[ся] под ними господских четырех лошадях к реке Дону, против Пятиизбянской станицы на берег о перевозе своем в ту станицу закричали и потому высланными из оной на лодках двумя казаками (а как звать — не знает) перевезены и лошади вплавь переправлены. А по отобрании от них 4 ружей, 3 сабель и 4 с седлами и уздами лошадей, 3 кобыл — чалой, гнедой, карей и мерина рыжего, в станичную избу всех под караул посадили, в который день, то есть 27 августа, при расспросе, хотя утаить свое преступление, назвавшись они бурлаками разных городов, [якобы] следуют работы сыскивать, истинной [причины] не сказывали. А на другой день при вторичном старшиною и полковником Денисовым допросе [говорили], что — господские люди злодеем Пугачевым в неволю были захвачены и от него из-под Черного Яру бежали, объявили; почему они, Уланов, Белозеров, Воронов и Филатов, от того старшины Денисова войска Донского в Канцелярию войсковых дел, а из оной и в крепость Святого Димитрия присланы.

Будучи ж в злодейской партии полковника Иванова с отбытия из своей вотчины до Царицынской линии и Пятиизбянской станицы в селениях никакого жителям разорения, кроме получения пищи, также пожегов и смертного убийства, а казенному интересу нигде грабительства он, Уланов, и никто из товарищей его, да и всей партии злодеями по первоучиненному в тех жилах ¹¹⁰ от предыдущих партий разорения и в Пугаче-во подданство покорение никаких обид и озлоблений не чинили и ни в который город не въезжали, да й в главном Пугачевой собрании не были и его подлинно не видали, и где он и его последователи, также и полковник Иванов со своею партиею ныне находится — точно не знает. Он же, Уланов с товарищи, для возмущения к бунту живущих в покое [156] поселян ни от кого, ни откуда не посылай и сам собой на то зло никого ж не подговаривал.

И все вышеписанное по духовному чрез священника увещанию, крестному и святого евангелия целованию показал он, Уланов, по самой истинной правде, как сущий христианин, без малейшей утайки.

К сему допросу дворовой человек Василий Уланов руку приложил.

При вторичном увещании находясь, засвидетельствовал соборной Покровской церкви священник Иоанн Васильев.

При допросах означенных дворовых людей присутствовали: премьер-майор Алексей Иловайский.

Капитан Тимофей Забалатнов.

Из показаний бывшего саратовского батальонного командира А. Салманова. ¹¹¹

1774 года сентября 26 дня в Царицыне содержащийся, из злодейской толпы Пугачевой господином полковником Михельсоном победою взятый, бывший Саратовского баталиона баталионный командир, секунд-майор Андрей, Михайлов сын Салманов в допросе показал.

... Как 6 августа злодейская толпа к городу Саратову шла на приступ, где все регулярные, то есть: баталион — в 200 человек, фузелерных две роты — с лишком 300 человек, под командою господина полковника и коменданта Бошняка крепко из артиллерии отбивались, имея с крыла на открытом поле в правой руке нерегулярные силы, более 1000 человек: казачьи команды саратовских [и] волских казаков, купечество, цехи, бобыли, пахотные солдаты, которые до начатия пушечной пальбы посылали из собратий своих купца Федора Кобякова на переговорку, а оттуда привез он лист, который в руки коменданту дошел, и он его изодрал, за что купечество чрез бургомистра Протопопова чинили выговор.

А во время сражения оный Кобяков ездил верхом и пред фронтом проговаривал: «Поберегите людей своих». А затем, при первых, выстрелах с злодейской стороны, расстроясь, начали одни за другими отступать. Казаки и многие из них приватные, на сей службе бывшие люди, передавались к злодею; а кто не хотел, спасались скрываться, и никого на сражении не оставалось, кроме что от ретраншамента происходила пушечная оборона со 2-го часа пополудни даже до сумерок. Но все были в великой робости и отчаянии; солдатство говорили, чтоб итти, называя изменника государем: «Лучше можем живот свой спасти», а и прочие как артиллерийские, так и гарнизонные, штаб- и обер-офицеры в упадке духа твердя: «Куда нам ретироваться?», страх наводили. Чрез что не было никакой надежды в спасении. А от того пред самым вечером наперед фузелерная команда, из ретраншамента выступя, будто на вылазку, с их офицерами, которых я приметить, кто таковы, не мог, но увидел и их пред толпою — отдают свои ружья в злодейские руки.

После сего выступал я за рогатки, солдатам своим проговаривал стоять до последней крови капли. И как во фронт вступил, то господин комендант, отказав мне от команды, приказал оную господину премьер-майору Зоргергу и паки мне поручать начал, но я, уже команды не приняв, был под командою.

А через четверть часа по уходе фузелеров солдаты согласились: [157] «Пойдем к государю», и меня с собою звали, а прочих [не знаю], где [остались], не осмотрясь, кто идет или остаются, я с ними вышед из ретраншемента, пошли в толпу.

Не утаиваю пред всемилостивейшей государынею моею, как перед богом, моих тогдашних мыслей, что я не надеялся никакой лжи быть, а думал увидеть государя.

Куда имел ход с солдатами на Соколову гору. Встречены злодеями, которые, на меня напав, хотели сколоть, но солдаты упросили; и так жизнь при мне осталась. Удержаны ту ночь под караулом, а по-утру явился к самозванцу. Пришед с командою, поклонились и стали на колени, где он, сняв шапку, сказал: «Пленные! ступайте на лагерное место!» И пошли с барабанным боем, обще с фузелерною командою, пред которой увидел я капитана князя Баратаева, и ниже Саратова, версты с четыре, на речке Увеке, остановились, ночевали три ночи.

А тот же первый день присяга была всем саратовским, от мала и до велика, жителям и нам, военным. Присягали ему, Пугачеву, с его скаредною женою Устиньей Петровой, именуя государем Петром III, а потом за его императорское высочество, благоверного государя, великого князя Павла Петровича и супругу его высочества, ее императорское высочество государыню великую княгиню Наталию Алексеевну.

Как с первого приходу, так и при сем случае я усмотрел неистовство и самое похабство в злодее, признал за истину, что он, вор и разбойник — самозванец; пришел в раскаяние и сожаление, что себя погубил, стыжусь совести о прежних моих мыслях, как по заочности я заключал увидеть государя. Много погрешил пред создателем и прогневал свою природную монархиню, вижу себе достойна праведному отомщению. И с того времени совесть денно и ночно угрызала, а страх для жизни удерживал, что из сего проклятого сонмища избавиться не можно.

Отдав божию предвидению [что], когда восхощет — избавит и что со мною ни последует — принять смерть или живот — все равно, потому что я смерть преступлением заслужил, а о жизни и там отчаивался, был все время для жизни своей в приватных мыслях, без всякого радения исполнял поведенное, а именно: о команде всякий день злодейскому полковнику Петру Перфильеву о благополучии давал знать; на сражениях артиллеристы были при действии артиллерии, а я с пехотною своею командою — в прикрытии в подвозе оной, не вооруженные, потому что, по множеству у них конницы, за верных — мужики, и для них ружья отобраны. А мы почитались сумнительными и содержались более под при смотром, нежели могли иметь какую свободу: хотя мало какое найдут сумнение, тотчас всякий из них властен лишить жизни. А особливо яицкие были первенствующими и властовались столь же, сколько Пугачев: как-то артиллерии капитан князь Баратаев под Дмитриевским с яицкими вступил в гуляние и, как в вечеру отошел в их ставку, отколь уже и не возвратился, а по утру найден на берегу реки Волги убитый, а за что лишен жизни — неизвестно. Отчего был страх и, льстя себя жизнию, принужден я против совести своей почитать их со излишеством.

Никакого себе преимущества не сыскал и доступа к злодею Пугачеву не имел, а только что, при своей команде состоя, писался майором, как-то: 24 августа, то есть за сутки до сражения с господином полковником Михельсоном, к получению солдатам денег подавал их злодейскому полковнику, имеющему над артиллериею ведение, Федору Чумакову ведомость, подписался майором и спрашивал его о своем чине, как мне велят называться. На то объявлено такими словами: «Доложить» тому чудовищу, именуя его титулом; а потому денег выдано 477 рублей; как видно пред сражением задобрить желали.

На походе ж от Саратова к Царицыну, не только что на самой [158] дороге жительства отдавались в его волю охотно, но и со сторон выходили попы с мужиками на поклон, с хлебом и с солью, становясь на колени, кланялись в землю, просили, как у государя, покровительства, каковых отпускал в домы; а их шайки, чиня набеги, всех равно разоряли. В Дмитриевке, что на Камышенке, оборону несколько произведя, скоро пальба прекратилась, в городе бобыли — малороссияне встретили, и солдаты взяты в плен; из них выбран сержант Абызов, на другой день назван полковником, и дана команда.

Из Камышевки Волским войском шли чрез их четыре городка; каждое местечко со многолюдным собранием и при них священники встречали ж со крестами и с радостными поздравлениями, а особливо в главном их городке Дубовке — целым собором, старшины и казаки все в лучших платьях, со знаменами показывали радостный вид. Где Пугачев, особливо его единомысленники и их ближние пьянствовали, а прочим в городок войти страх — пьяные кололи своих. Я, находясь от сего страху в лагере, проливая слезы о своем преступлении, солдатам имянно воспрещал ходить, чтоб кто не попался в их тиранские руки на умерщвление, ибо бывший там полевой команды унтер-офицер приведен к Пугачеву, тиранили его отниманием членов, наконец, казнили; и других кто увидит чернь, тот и убивает ¹¹².

И так, одни те довольны, кто делал злодеяние, а прочие помирали с голоду и ничем не призрены, ослабевших в дороге колют. А особливо, как начнется сражение, то на оное гонют вооруженные невооруженных вперед, а при самом сражении за содрогание их сзади умерщвляют; и так разными случаями бесчетное множество погибло.

Под Дубовкою ж в лагерь прибыло калмыцкое войско (слышал я от яицких, что сам князь их владелец), для которых был расставленный шатер, и пили целую ночь; и потом возили в их лагерь с судна множество денег, дарили сукнами лучшими, шитыми платьями и штуками. Под Царицыном на приступе оказалось их гораздо приумножено — чрез проговор слышал же, [что] считалось до 3000. А после отступления от Царицына проговаривали, что те калмыки отпущены в их домы на срок, ибо их владелец еще сутки с небольшими людьми при Пугачеве в походе был, а потом и отошел в степь, почему приметно, что для какого-либо условия и согласия он оставался, и с каким ни есть приказом отпущен.

Но оное у них, что предполагают, делается не со многими яицкими, употребляемыми на совет, в котором первые войсковой атаман Андрей Овчинников, дежурный Еким Давилин, полковник Петр Перфильев, секретарь Иван Творогов, полковник Федор Чумаков, каргалинский татарин Садык Сеитов, Кинзя — башкирец, Идарка — толмач. И те их советы бывают в секрете: уведать не можно и опасно входить с ними в рассуждения. А что принадлежит о их замыслах, то явно хвалились, обнадеживая себя взять Царицын, поворотить на Дон; и как все Донское войско склонют (говоря о том с надеждою), пойдут чрез Воронежскую губернию на Москву. И народ тем обуздали, что не могли сумневаться. Кроме сего, я никаковой важности не слыхал, но приметно тиранское намерение их, продолжаемое от злости на таковых умыслах, какие он рассеял. И какие разоренья, тиранства и смертные убийства совершил разбойническим образом, производится от удачи и умножения, по захваченной им обширности народа в свою временную волю, так что помощь их составила все, что ни есть худого и презренного на свете.

Наконец, хотя я и участник того, заслуживаю праведный гнев и суд [159] божий и всемилостивейшей нашей монархини, причем чистосердечно и дела мои открыл: точно, я находился в толпе при артиллерии с пехотою, начальствуя в прикрытии и подвозе оной; а кроме сего, скаредных рук моих не простирал ни на какое убийство и никакого никому пограбления и злодейства не чинил, а виновен в общем всего сонмища злодеянии, что не могши от страху удалиться, на двух сражениях противу полевой команды и на последнем с господином полковником Михельсоном был.

В том как на страшном суде Христове признаюсь чрез сие чистосердечно, ожидая праведного от е. и. в. всемилостивейшей моей монархини, милости и суда. В том своеручно и подписуюсь.

К подлинному допросу секунд-майор Андрей Салманов руку приложил.

Показания донского казака Е. Крапивина на допросе в Донской войсковой канцелярии. ¹¹³

1774 года сентября 30 дня присланный при рапорте от старшины Михайлы Макарова, полка походного полковника Василья Яковлева Грекова хорунжий, Клецкой станицы казак Ефрем Яковлев сын Крапивин, собою в Иловлинской станице по выбеге из толпы злодея Пугачева явившийся, в Войсковой канцелярии допросом показал:

От роду он себе имеет лет с 50, родился на Дону в Клецкой станице, из казачьих детей, в которой имеет свой дом, жену и детей; в штрафах и подозрениях никогда не бывал, в верности службе как прежде, так и ныне благополучно царствующей великой государыне императрице Екатерине Алексеевне и наследнику ее благоверному государю цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу он присягал. В казаках состоит он назад тому лет с 30 и был в службах, во-первых, до Саратова — с атаманом Макаром Грековым; в Вязьме и Дорогобуже — с атаманом Иваном Поздеевым; в Пруссии — с генерал-майором Краснощековым; у Романовска для предосторожности — с атаманом Михайлою Поздеевым; в Азове — с полковником Иваном Яновым; в поголовном до Днепра походе — с бывшим атаманом Ефремовым; здесь, в годовом карауле; а напоследок из поголовного ж похода в 1773 году по-очереди взят в полк полковника Василья Грекова, в котором и состоял хорунжим.

По бытности ж их с полком на речке Сал, за отпуском на время в дом оного полковника Грекова, полк по старшинству из хорунжих препоручен был ему, Крапивину, и другому сотнику Старогригорьевской станицы казаку Конону Тушканову, с коим они состояли в команде полковника Федора Кутейникова и были с ним они против злодея Амельки Пугачева с толпою его на сражениях: во-первых, на речке Пролейке, а в другой ряд — у Царицынской линии у речки Мечетной. При последнем сражении каким образом оный полковник Кутейников взят пугачевскою толпою в плен, он, Крапивин, за наступившею тогда ночью не видел; и [160] при сих сражениях он, Крапивин, поступал так, как долг присяги требовал.

Когда ж после того всех их, донских, у города Царицына злодей Пугачев с толпою своею, прислоня к Царицыну, окружил, то при сем случае, он, Крапивин, с десятью их, Грекова и Кутейникова, полков знаменами и разных полков казаками, как человек до 400, от прочих казаков отрезаны. И так де они, будучи уже окружены злодеями в средине толпы, вскоре по отступлении злодейском от Царицына вниз по Волге, и они приведены во обще с толпою на ночлег злодейский в 12 верстах от Царицына, бывший над Волгою, где ввечеру он, Крапивин, и другие хорунжие чрез яицкого казака позваны были к самому злодею Пугачеву. А по приезде их к палатке его злодейской он, злодей, по выходе из оной сказал только сие: «Станьте в свое место». Почему они, а с ними человек со 100 казаков и остановились в одном месте, а прочие казаки приставили к кошам своим, отбитым у них злодеями на речке Пролейке; более ж ста — назад к Царицыну ночью; а полка Кутейникова сотник Перекопской станицы казак Тимофей Варанков днем, а 6 хорунжих с своими знаменами на другую ночь, изыскав случай, бежали. К каковому побегу и он, Крапивин, со оставшими[ся] хорунжими и некоторыми казаками имел согласие, но учинить того не могли по причине, что их за побегом оных хорунжих стали яицкие притеснять и присматривать с уграживанием повесить тех, что в побеге пойманы будут. По которому случаю как злодей с толпою на третий день взятья их прибыл с ними к Сальникову заводу, то тамо все они к образу божию, в медных складнях изображенному, приведены к присяге, чтоб служили государю Петру Федоровичу, великому князю Павлу Петровичу и супруге его Наталье Алексеевне, то ж упоминали, не знает он какую, Устинью Петровну, при чем и целовали его злодейскую руку.

А после бывший у него полковником взятый при Саратове Усть-Медведицкой станицы казак Степан Калабродов, разведав от казаков, что он, Крапивин, управлял Грековым полком, привел его, Крапивина, к злодею Пугачеву в палатку, в которой он, злодей, спрося у него, Крапивина, умеет ли он грамоте и известясь, что не умеет, сказал ему, Крапивину, так: «Жалует тебя бог и государь полковником». А в награждение дал денег серебряных 20 рублев и позолоченную прусскую медаль на пестрой ленте, кою он, злодей, и надел ему на шею. И притом велел в полк себе собрать всех при Царицыне взятых казаков, которых и было собрано не более 100 человек, между коими был Царицынской линейной команды сотник Новогригорьевской станицы казак Алимов, также злодеем произведенный в есаулы, и дана была ему такая ж позолоченная медаль и деньги, а сколько числом — не знает. Он же, Крапивин, бывшее у него знамя препоручил выбранному по злодейскому приказу хорунжему, Нижней Чирской станицы казаку Фирсу Калмыкову, с которым знаменем и было у него 4 хоругви.

Как же по переночевании поутру, на заре, в том у Сальникова завода лагере господин полковник Михельсон с деташаментом своим и донскими казаками учинил на всю злодейскую толпу внезапное нападение, и от злодейской стороны из пушек и ружей происходила оборона, то и он, Крапивин, с казаками, яицкими казаками выгнаны были на левое злодейское крыло, на котором были яицкие казаки и русские мужики; в самое то время, когда уже злодей от того деташамента стали быть побеждаемы и, наконец, впрах разбиты, и по тому разбитию все казаки бежали порознь и где уже поделись — не знает. А на него, Крапивина, одного с 15 человек яицких казаков, наехав, усильно погнали с собою вслед за злодеем Пугачевым, за коим и бегли в виду его, Пугачева, верст с 40 вниз по Волге. Не доехав же Черного Яру 15 верст того дня ввечеру, [161] во-первых, злодей сам с женою своею и с сыном и яицкими казаками, бегшими обще с ним в захваченных тамо ехавших с рыбою одной большой и двух малых лодках переехал за Волгу; куда и они, Крапивин с яицкими да с сообщившимися с ними двумя саратовским да Балыклеевской Волского войска станицы казаками в тех лодках переехали ж. И всех тут было только с злодеем и его женою да сыном не более как человек с 50 — все об-один-конь (кроме что у злодея да у некоторых немногих [162] яицких — по два), без всякой рухляди ¹¹⁴ и без провианту. И все, отбежав прямо в степь от Волги верст с 15 за рекою Ахтубою, как ночевать остановились, то он, Крапивин, на сем ночлеге, ночуя с балыклеевским, прозываемым Кумачовым, особо двое от злодеев, за подъемом их и побегу еще до зари, остались. И таким случаем, будучи от злодеев свободны, к возвращению в свое место ехали вверх по Волге дня с три, не видя нигде никаких команд. А повыше Балыклеевской станицы рыболовом перевезены на сю сторону Волги, откуда товарищ его поехал в свою станицу Балыклеевскую, а он — прямо через степь на Дон с намерением, чтоб явиться в войске Донском, и приехал прямо в Иловлинскую станицу в дом той станицы казака Семисотнова по позыву его, в коем пообедав, той станицы стариком, прозываемым Крапивиным, пришел к старшине Михайле Макарову и ему о своем от злодея ж побеге объявил. А он, отобрав у него лошадь, коня игренева, полку Кутейникова, Перекопской станицы казака Тимофея Свиридова, за побегом его из толпы тамо оставшего[ся], которого ему, Крапивину, дал злодей Пугачев, да денег от злодея данных 20 рублей и медаль, его, Крапивина, пару пистолей, саблю, ледунку и седло взял под караул и при рапорте отправил к войску Донскому.

В ту же злодейскую толпу точно он, Крапивин, с прочими при Царицыне злодеем захвачен, а не самохотно к нему предался, яко же в трехдневную его в той толпе бытность он к измене никакого злого умысла не имел, и злодейств никаких не чинил и чинить не приказывал, тож и злых их умыслов от них как при толпе, так по разбитии и при побеге от самого злодея и от скаредных его сообщников не слышал и на советах их не был, да и быть некогда, поелику он в звании злодейского полковника и был одни сутки. А только он при побеге по разбитии от яицких слышал, что они сожалеют своих товарищей яицких, сказывая: «Пропали де они, всех предадут смерти».

И что он, Крапивин, об оном показывает истину, в том подписуется.

Показания крестьянина А. Чернавина на допросе в Донской войсковой канцелярии.

1774 году сентября 30 дня присланные при рапорте от походного есаула Ивана Ульянова нижеписанные люди в Войсковой канцелярии спрашиваны и показали:

1. Зовут его Артем Филистов, сын Чернавин; от роду ему сколько лет — не знает, грамоте читать и писать не умеет; родился он города Саранска, села Спасского, поручика Сергея Юрьева Бахметева, крестьянин, во оном же селе имеет он родного отца Филиста Петрова; женат. Из оного села взят он приехавшим во оное с командою, примером человек до 20, называющимся злодейским полковником (только как его звать — не знает) в числе 14 человек в толпу его. И по выходе из оного следовали разными поселками и, набирая в свою толпу из оных людей, только ж нигде никому никакого смертного убийства, кроме одного, у господ и прочих людей грабительства не чинил.

А оттуль по приходе их на реку Медведицу в хуторе Березовской станицы казаков Каменных, кои уже прошедшею впереди их злодейскою партиею разграблены, от коих по отходе пришли без всякого [163] сопротивления войска Донского в Березовскую станицу, где переночевав, на другой день приказав той станице пригнать табун; который по пригоне они, взяв на место усталых других лошадей, пошли к Етеревской станице и, не заезжая во оную, прошли мимо. И след[овали] они прямо к Царицыну, где на пути, не зная в каком месте, он против Качалинской станицы как только у имеющегося у него возка сломалась ось, где он с товарищем его, одним великороссийским человеком, Ильею, только как прозывается — не знает, оставшись немного от той толпы, набегшими на них войска Донского казаками пойманы и привезены в Качалинскую станицу, от коей отосланы к походному есаулу Ивану Ульянову, а от него — уже к войску Донскому в Черкасской.

В самой же злодейской толпе он не был и нигде никому никакого смертного убийства не чинил; из чего в рапорте есаула Ульянова значится, что он чинил большие варварства и смертные убийства, показано — не знает, да и в той толпе находился он всего 4 дня.

В чем показал истину и подписуется... ¹¹⁵

ЦГАДА, ф. 1274, оп. 1, д. 181, л. 309 и об. Копия.

Комментарии

92. Публикуются лишь показания И. Кузнецова, так как остальные не содержат каких-либо дополнительных сведений.

93. Поселения иностранцев на Нижней Волге.

94. Здесь: собираться.

95. Гауптвахты.

96. Здесь: слиток свинца.

97. См. ниже показания Ильи Мальцева.

98. Опущено окончание документа, повторяющее предыдущие показания.

99. Имеются аналогичные показания Шаевского от 1 сентября 1774 г. в канцелярии Павловской крепости (ЦГАДА, ф. 1274, оп. 1, д. 172а, лл. 464-465).

100. Правильно: Иловлю.

101. Препровождены войсковой канцелярией Г. А. Потемкину 15 сентября 1774 г. В препроводительном рапорте донской атаман С. Сулин сообщал: «И хотя оные казаки, прикрывая свое преступление, теми допросами и показывают якобы они из толпы злодейской бежали на Дон, но изобличает их полковника Денисова рапорт тем, что он 28 августа близ Иловлинской почты злодейскую толпу, бывшую в 730 человеках, всю наповал разбил и 250 человек таял живьем, в том числе и объявленных казаков; а посему ясно они доказываются бытием в злодейской той толпе...» (ЦГВИА, ф. 52, оп. 194, д. 61, лл. 229 и об., 236 и об.).

102. Т. е. далее.

103. Т. е пленный.

104. См.: примечания к документу № 84.

105. Показания трех крестьян опущены, так как они лишь подтверждают сказанное В. Улановым.

106. Т. е. Петр III.

107. Т. е. печник.

108. Здесь: посовещавшись, решили.

109. Робкие.

110. Т. е. жилищах.

111. Опущена часть текста, содержащая справочные сведения о Салманове.

112. Захваченные карателями в плен участники восстания подвергались страшным пыткам. Наиболее малодушные из них, стараясь обелить себя, нередко на допросах извращали факты и в своих показаниях в угоду царским чиновникам клеветали на пугачевцев, расписывая «зверства» повстанцев.

113. Показания Крапивина и Чернавина (см. документ № 89) были присланы П. Панину при рапорте войскового атамана С. Сулина от 5 октября 1774 г. В рапорте перечислены 32 человека, содержащиеся под арестом. Среди них — крепостные крестьяне, донские казаки, пахотные солдаты, посадские люди и приписные малороссияне. О крестьянине Чернавине говорится, что в рапорте есаула Ульянова «показано, что он с злодейскими Пугачевыми партиями чинили большие варварства и смертные убийства» (ЦГАДА, ф. 1274, оп. 1, д. 181, лл. 291-292об.); см. также документ № 93.

114. Имущество.

115. Опущены показания пяти человек, подтверждающие показания Чернавина.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info