№ 15
Февраля 28. — Донесение донского атамана С. Сулина Екатерине II о поимке агентов Е. Пугачева близ ст. Пятиизбянской с изложением их показаний на допросе
г. Черкасск
...Прошедшего декабря 30 числа 1773 года в присланном к нам, войску Донскому, от старшины Григорья Денисова рапорте представлено: [42] оного де месяца 21-го Пятиизбянской станицы казаки — отставной Максим Елатонцев, служилый Максим Васильев и малолеток Иван Коротков словесно ему доносили, что того ж месяца 18-го ввечеру в состоящие их у Дона повыше станицы, в Березовом боераке хутора, расстоянием от станицы в 15-ти или более верстах, приезжали на одной лошади в санях 2 человека; а какие люди и куда едут, им, казакам, сказались; и каковы потому он, Денисов, им, доносителям казакам и казачьему сыну, учинил допросы, при том рапорте приложил, из которых оказалось, что въезжавшие в хутора реченным доносителям объявили порознь первому — что они едут с Иргиза наниз по Дону, а притом объявили и о известном злодее, государственном изменнике и клятвопреступнике Пугачеве, что он с командою в тамошних местах стоит расположением на 7 верст; второму, назвавшись дубовскими казаками, — едут де на низ по Дону, куда бог понесет. И один из них, постарше, борода клинком, шапка яицкая; другой помоложе, шапка казачья, а в лицо по позднему времени не рассмотрел; третьему — что едут из Дубовки до Пятиизбянской станицы, и лошадь де у них карая, а куда они наиточный свой тракт возымели, по тем допросам вовсе не знатно.
По доходящим же о злодее Пугачеве известиям предприняли мы, войском Донским, крайнее рассуждение, что показанные люди неизъемлемо обольстители, на зловредность подосланные из толпы напоминаемого изменника Пугачева. А потому, предприняв всенаикрепчайшее предостережение, дабы таковые хищновнутренние волки не могли своим наизлейшим обольщением и в нашем сообществе, то есть Донском войске, поколебать простодушные сердца, а тем самым и повредить благоцветущую тишину и спокойствие, для того, того ж числа данною старшине Манкову нашею войсковою грамотою, велено ехать с поспешением в Пятиизбянскую станицу, а и в проезд по станицам иметь всякое наиприлежнейшее наблюдение и смотрение, не потрафлятся ль в руки какие сумнительные люди, а особливо вышеписанные неизвестные, приезжавшие в хутора Пятиизбянские, которых, изловя, по надлежащем рас-просе, под крепким караулом с нарочным при рапорте к нам, войску Донскому, отправить...
По бытности ж его, Манкова, в Пяти Избах вышеписанных доносителей казаков перепросить пополнее и яснее — каким образом, откуда и для чего приезжали к ним в Березовые хутора 2 человека, неизвестные люди, почему они их не только , не переловили, но еще дав им уже скрыться, на четвертый день о них донесли, и что покажут об оном, а равно выправись наиверно, подлинно ли старшина Григорий Денисов для сыску оных людей сколь далеко и как скоро по дошедшему к нему доносу ездил, и обо всем, что по сему делу разведано будет, к нам, войску Донскому, рапортовать.
А генваря 13-го дня упоминаемый старшина Манков присланным рапортом доносил, что он в донских от Маноцкой до Трехостровянской станицах данную ему войсковую грамоту публиковал и словесно содержание оной объявил, а бывших в Березовских хуторах двух неведомых человек тож и других сумнительных людей изловить наиприлежнейше старался, но нигде таковые не усмотрены; старшина ж де Григорий Денисов показанных двух неведомых человек сыскивал самого того ж дни, как об них услышал по Пятиизбянской станице и по состоящим от оной вверх над Доном в юрту той станицы хуторам, а сверх того и всем оной станицы жителям о присматривании и поимке их подтверждение он, Денисов, учинил. А, кроме того, по другим состоящим на речках хуторам, чрез нарочных иску от него, Денисова, не было.
Причем также и по особо посланной к нему войсковой грамоте при другом его, Манкова, сего февраля 4-го дня присланном рапорте представлены учиненные им касающимся о тех неведомых двух человеках [43] допросы, то ж и держатели их Качалинской станицы отставной казак Никита Черновской и Пятииэбянской [станицы] малолеток Иван Коротков, присланы к нам, войску Донскому, за караулом, а во оных допросах показали:
Первый, Пятиизбянской станицы отставной казак Максим Елатонцев — прошедшего де 1773 года декабря 18 по бытности его в состоящем в Березовском боераке собственном его, Елатонцева, хуторе ввечеру по захождении уже солнца, подошед к нему один неведомый человек, просил у него для корму лошадей сена, которому он, по той просьбе дав, оного спросил, откуда он; а на то в ответ услыша, что он с Иргизу, быв в Дубовке, едет для прокормления на низ по Дону, а чем находить будет прокормление, не высказывал и был ли у него пашпорт — он не знает, то он Елатонцев, по носившемуся в народе слуху о злодее и изменнике, самозванце Пугачеве, что будто он неподалеко от Иргиза, оного неведомого ему человека спросил, не слышал ли он чего о помянутом злодее Пугачеве. И по тому уже его второму запросу тем неведомым ему человеком сказано, что он точного сведения о том злодее Пугачеве не имеет, а но поговоркам живущих на Иргизе людей слышал, якобы он в недальних от Иргиза степях, порыв землянки и заняв оными 7 верст, стоит. И тем конча разговор, от него, Елатонцева, пошел, а куда, и в тамошних ли Березовских хуторах оный неведомый ему человек по отходе от него ночевал или куда отъехал и где ныне — не знает, и был ли кто другой с ним, он не видел. А за позднотою времени, какое на нем было платье и какие в лице приметы, не присмотрел. Не донес же он, Елатонцев, в то самое время, полагая по его простоте, что то его краткое с ним свидание и вышепроиисанный разговор не противен и не принадлежателен к доносу, а в свемдание оное вышло после того его с показанным неведомым ему человеком разговора в другой день, когда старшина Григорий Денисов по заезде в означенные Березовские хутора у него, Елатонцева, ночевал. В то время он, Елатонцев, ему, старшине Денисову, не в разуме доноса, а по одним только бывшим многим разговорам прописанные слышанные о злодее Пугачеве речи и от кого, пересказал, а потому, в какой уже день по призыве в станицу старшина Григорий Денисов об оном его расспрашивал, не упомнит. В церковь же божию он, Елатонцев, входит и у священников на исповеди и у причастия бывает, беглым же и бродягам у него пристанища нет, и кто б когда, таковых принимал, он не знает. Также в штрафах и подозрениях не бывал.
Второй, той же станицы служилый Максим Исаев — в 18-й день прошедшего декабря, как он, Исаев, поздно собственных лошадей, бывших :за Доном на полевом корму, в хутор, состоящий в Березовском бое-раке, гнал, то в то время выехавшие в Березовские хутора на одной карей лошади с санями неведомые ему 2 человека спрашивали у него о хуторе Тихона Короткова, которого де они знают по пересказу Качалинской станицы казака Никиты Кариева Черновокова, и притом по вопросу его, Исаева, назвавшись дубовскимн казаками, высказали, что они едут вниз по Дону, куда бог понесет, а зачем — не упоминали. Которым он потому хутор Тихона Короткова показал, но к нему ль они, Короткову, прямо тогда поехали, да и были ль у него или у кого другого в тех Березовских хуторах и в Пятиизбянской, также и других станицах и где ныне — он не знает; и кроме вышеписанных речей от них не слышал и сам им он, Исаев, ничего не говорил. А по позднему времени и как он с «ими означенное только время пробыл, какое на них платье было, кроме что на одном — шапка казачья, а другой постарше — шапка серая, наподобие русской, но треух ли или обыкновенная мужичья — того точно, также и с бородою ль — не упомнит, однако не такая, какие яицкие казаки носят.
Он же, Исаев, в исповеди и у причастия бывает и никаким бродягам [44] пристанища у себя, и к поимке таковых, рачительно стараясь, упущения не делает, и к порядочному его состоянию в штрафах и наказан не был.
Третий, оной же станицы малолеток Иван Тихонов — отец де его Тихон Коротков, да и он, Тихон, в церковь божию не входят .и в нее не веруют; и потому прошедшего декабря 18-го в имеющийся у , них в Березовом боераке хутор ввечеру поздно приехав 2 человека, росту оба среднего, а примет в лице их и какие на них были шапки — не упомнит, кроме, что один из них с бородою, одною лошадью карою, на санях, во обыкновенном старческом черном волосяном платье, а сверх того [в] овчинных шубах, объяви о себе, что они раскольнические старцы, и но имеющемуся де у них пашпорту едут из Дубовки на низ по Дону для испрошения таковых же раскольников милостыни. А чтоб они были с Иргизу — не высказывали, да и был ли у них пашпорт — он не видел. А о нем де, Тихонове, и отце его, что они такового ж суеверия, уведомлены Качалинской станицы от казака Никиты Корнеева Черновского, и притом просились к нему для переночевания, по каковому их объяснению оные раскольники были приняты и пробыли у него, Тихонова, во упомянутом его хуторе одни сутки; отца ж его, Тихонова, в то время в хуторе не было. А по прошествии одних суток, то есть ввечеру другого дня, при отъезде от него сказывали ему, что они поедут в Пятиизбянскую станицу, а к кому именно — не выговаривали. По бытности ж оных раскольников у него, Тихонова, утверждали его содержать раскольническое суеверие твердо, но никаких при том служений по их мудрованию не отправляли и ничего о злодее и изменнике, самозванце Пугачеве ему не сказывали, да и он о том у них не спрашивал, и в подаяние, по мало-имуществу его, ничего им не дал, и где бы они ныне находились и были ль у кого в Пяти Избах, как ему при отъезде они сказывали, — не знает.
Доноса ж он, Тихонов, в настоящее время к поимке их не учинил, потому что он таковых почитает за наставников к мнимому его спасению, о каковых он и впредь доносить не будет, а старшине де Григорию Денисову хотя он показание и учинил, но не собою, и в закрывательство оных раскольников — несправедливо, а по уведанию уже оным старшиною Денисовым от казака Елатонцева. И по вопросу беглых же и бродяг, кроме вышепоказанных, бываемых у него потаенно с наставлением раскола, не принимает, каковых он раскольников и впредь с одним только наставлением о расколе принимать не останет. А злодеев и разрушителей покоя и тишины, хотя б оные были и из первых раскольнических наставников; по чистой и верной его присяге ловить и стараться о том должен и будет; в преступлениях же и за то наказан он не был.
Четвертый, Качалинской станицы отставной казак Никита Корнеев Чернавсков — родился де он, Чернавсков, в той Качалинской станице, казачий сын, от роду ему 70 лет, отец и мать его в церковь божию, не умея никакого в служении во оной сумнения, вхаживали и от оной всеми законными потребами исправляемы бывали, чему и он, по научению отца и матери его, навык и содержит все то поныне непреклонно. А раскольническое суеверие, хотя он, Чернавсков, и поставляет за неистовое, но по простоте своей считает прием и призрение кому б то учинено от него ни было, кроме только злодеев, хотя б и раскольнику, за богоугодное. И потому прошедшего декабря, а которого числа — не упомнит, из приехавших в Качалинскую станицу двух неведомых ему человек, один постарше с бородою, войдя к нему в дом, в котором он был тогда болен, пересказал о себе, что он с одним только товарищем едет с Иргизу с данным ему от тамошнего раскольнического управления пашпортом, и по бытности де их в Дубовке дубовским казаком Андреем Сухановым, у которого они квартировали, по его с ним, Чернавским, знаемости, наставлены и спросить по приезде в Качалинскую станицу ночлег у него, Чернавскова. По каковому объявлению он, Чернавсков во удовольствие [45] для него его с показанным Сухановым знакомства, и как он многим тем служит, оным двум человекам переночевать у себя позволил, которые, переночевав одну ночь, и поутру рано от него поехали, а куда и далеко ль — не высказывали, и были ль они, кроме него, у кого их Качалинской и других станицах, и где ныне находятся, и зачем их приезд был в Дубовку и в Качалин, да и раскольники ль они, и имели ль пашпорт, как ему об оном объявили, — он о всем том у (них не выпрашивал и за тем не знает также, какие в лице были приметы и на них платье и шапки, кроме только одних шуб и одной лошади с санями, но какой оная шерсти — не упомнит. А по бытности у него они о расколе и изменнике и клятвопреступнике злодее Амельке Пугачеве ему ничего не высказывали, да и он, как был неподвижимо болен, ни в какие с ними разговоры не входил и ничего им о казаке Пятиизбянской станицы Тихоне Короткове и сыне его Иване Тихонове и ни о ком другом, чтоб кто и в которой станице был из казаков раскольник, каковых он ни одного не знает, не сказывал. В их же Качалинской станице раскольники с разных мест, а с каких именно — показать теперь не упомнит, для зарабатывания и проездом по пашпортам бывают свободно, потому он, Чернавсков, о бывших у него двух человеках, уверясь о имени и ими пашпорта одному их объявлению и будучи притом крайне больным, станичному атаману и никому не объявил. А из взятья его ныне под караул понимает он, что о каждом приезжем, неведомом прежде, должно, не уверяясь на словесное оного о пашпорте объявление, объявить станичному атаману и бывающему в их станице сыскных дел старшине; что он впредь и в нынешней его старости исполнять, а особливо о раскольниках, паче жи того о злодеях, где б только таковых случилось увидеть или пристанище их прослышать, доносить и к поимке старание употреблять не оставит. Он же, Чернавсков, старшиною Григорьем Мартыновым по войсковой грамоте за держание с просрочным пашпортом одного великороссийского человека был с прочими их же станицы казаками наказан при станице плетьми, а кроме того, ни в каких преступлениях и наказан не был.
А сего ж февраля 15-го дня с донецких станиц от отставного старшины Ивана Титова присланы к нам, войску Донскому, при рапорте его за караулом нижеписанные 2 человека с имевшимися при них двумя плакатными печатными пашпортами, данными первым — из Симбирской провинциальной канцелярии Симбирского уезду, села Сухой Терешки экономическому крестьянину 22 Якову Климову, сроком сего 1774 года августа по 3-е, а вторым — из Валуйской воеводской канцелярии Валуйского уезду, вновь поселившейся на речке Койсуге деревни Чернигов ки иноку Вениамину, сроком прошлого 1773 года майя по 18-е число, пойманные на учрежденном им в Криворожской слободе карауле по причине принятого сумнительства, что из них один из самых тех мест, где оный изменник и государственный злодей Пугачев находится, в рассуждении, не подосланы ль иногда со обольщением, которые в Войсковой канцелярии о сем и о родине их допрашиваны и показали:
Первый — звали его светски Владимиром, Иванов сын, а по пострижению ныне зовут Вениамином, от роду ему сколько лет — не помнит, родился в Москве, отец его Иван Михайлов был московский купец, но чей прозванием, как он от него остался в малых летах, а также и какого роду мать его, Наталия Федорова была — не знает, которыми отцом и матерью его он из Москвы снесен в самых малых летах в Польшу, о местечко Чарторижеского, называемое Гомье, состоящее над Днепром при реке Соже. По смерти ж в том местечке Гомье матери его, он отдан в малых летах объявленным отцом его в состоящий тамо в Польше, [46] расстоянием от показанного местечка в 10 верст, раскольнический Лавренев монастырь, где и обучен словесному письму и полууставом писать, а скорописного письма не знает. И живя в показанном монастыре в научении старопечатных книг и в воздержании поста, назад 7 лет пострижен он приехавшим из-за границы с Ветки раскольническим же попом Серапионом во иноческий чин, а по пострижении, поживя во означенном Лавреневом монастыре с 4 года, из оного по публикованному вашего императорского величества о раскольниках манифесту вышел он в исходе 1771 года в Россию и, явись на границе на форпосте Добрянском у определенного там офицера майора Федора Антонова Карина, по выдержании указного шестинедельного карантина и по даче от него, майора, о свободном его проходе билета, явился он в Белогородской губернской канцелярия, откуль при указе отправлен был в Валуйскую воеводскую канцелярию, а от оной 1772 года, в генваре месяце определен на жительство из поселенных по Деркулу «а Койсуте раскольнических слобод в деревню Черниговку.
И по прибытии его в ту деревню, а по объявлению его данного ему из показанной Валуйской канцелярии об «ем определения той деревни старосте причислению его, он во оной в том 1772 году в мае месяце получил чрез ездившего их деревни раскольника Ивана Федорова в показанный город Валуек для прокормления от Валуйской воеводской канцелярии печатный плакатный пашпорт сроком на один год. А по привозе ему того пашпорта именованным раскольником Федоровым он в вышеупоминаемой деревне Чернитоаке пробыл чрез все лето. Для чего ж на оном пашпорте Валуйской воеводской канцелярии печати не положено, а только за одною надписью присутствующего, ему не сведомо, и оный пашпорт он как сам воровски не сочинял, так и ни у кого не купил; с коим он в том же году ноября в последних числах и в город Черкасской ради испрошения милостыни приезжал, почему и имеется на оном бывшей тогда при Усть-Василевке заставы надпись. Переночевав же здесь только одну ночь у одной неведомой ему какой старухи, поворотился обратно в свою слободу Черниговку, отколь декабря 30-го дня, что и на том его пашпорте значит, отбыл вообще с живущим в той их деревне калужским купцом Алексеем Ивановым Гущиным в Калугу, оной купец — ради взятья себе вновь пашпорта, а он к испрошению милостыни. И будучи в том пути, пашпорт его на принадлежащих форпостах и заставах им объявлен был, на коем и надписание доказывает, что ж из тех надписей значит, в слободе Купянке тот его пашпорт подписан 1773 года генваря 4, а в Чугуевской воеводской канцелярии, по дальнему той слободы Купянки от Чугуева расстоянию, генваря ж 5-го. числа, и только чрез одну ночь, об оном он, что так надпись учинена, не известен. По прибытии ж их в город Калугу оный купец Гущин, тамо остался, а он чрез 3 дня, оттоль выехав, прибыл на наемном извозе в Москву, где однако ж в полиции пашпорта своего не объявлял и, пробыв тамо в испрошении по домам раскольническим милостыни с 5 недель, в Великий пост, наняв на собранные тамо в милостыню деньги из бывших тамо ж, в Москве, извозчиков Иргизской волости одного мужика, отправился на Иргиз и приехал прямо в состоящий тамо при оной реке Иргизе раскольнический монастырь, называемый Верхний, где уже находился чрез все лето. И в ноябре месяце на данной ему тамо одним жителем (ко имя его и прозвание не запомнил) в милостыню одной лошади, мерине карем с телегой и упряжью, поворотился в деревню свою Черниговку, и по пути прямо в том ноябре месяце заехал в город Дубовку, где, будучи только 4 дня, пашпорта своего в тамошней войсковой канцелярии не объявлял; откуль по выезде его уже на санях наехал он на пути идущего из Дубовки пешим одного приведенного с ним великороссийского человека, Якова Климова, который на вопрос объявил ему о себе, что [47] он рада работы идет на Дон; почему он, испрося у него папшорт и видя, что оный плакатный, приговорил, чтоб он для той работы поехал с ним в вышеупоминаемую их деревню Черниговку, к чему он и согласился. А по приезде их обще в Качалинскую станицу въехали они по объявлению ему по бытности его в Дубовке тамошним казаком Андреем Сухановым по содержанию нашей имеющем таковое раскольническое суеверие той Качалинской станицы к казаку Никите Кирееву Чернавскому, а переночевав у него в доме, который тогда был больным и которому он при том ночлеге на вопрос его откуда он едет, что из Иргиза с одним товарищем высказывал, а о пашпорте, якобы данном ему от тамошнего раскольнического (управления он не упоминал. Проехали прямо на Пятиизбянские хутора и, по сказанию реченного качалинского казака Чернавского, что такового ж раскольнического суеверия, заночевали в хуторе той Пятиизбянской станицы казака Тихона Короткова, в который их ночлег в том хуторе реченного казака Короткова не было, а был сын его, Иван.
А по переночевании ехали по хуторам, состоящим на речках Лиске и Чиру, и за усталью его лошади карей тамо, в Чирских хуторах, дана ему в милостыню ж одним казаком, но как звать и чей прозывается, также и которой станицы, не знает, лошадь — мерин рыжий, кою он, припряжа к его лошади, ехали по тракту до частописанной их деревни Черниговки и, по приезде в слободу Криворожью при объявлении его той слободы писарю Сафронову вышеобъявленного своего пашпорта, а по вопросу им у него, с которых мест он едет, по объявлению ему от него, что из Дубовки, он с предписанным великороссийским человеком Яковым Климовым взят за караул и представлены к вышей мен диванному старшине Титову, а от него присланы в Черкасской.
По бытности ж де его на Иргизе он о неизвестном изменнике и клятвопреступнике злодее Пугачеве между только народными тамо разговорами слышал, что оный есть в Оренбургской губернии и приступы учинил со участниками его злодейства к Яику.
А более де того он ни от кого не слышал, кольми ж паче он не из толпы его, злодея Пугачева, и ни от кого на прельщение к нему простодушного народа не подсыланный, а равно и на то прельщение он у себя никаких и ни от кого писем не имел и не имеет, и где б таковые подсыл а иные от него, злодея, были — ни от кого не слышал и не знает. В чем он, Вениамин, из довольного священического увещевания утвердился.
Второй — зовут его Яков Климов, сын Харчав, от роду ему сколько лет — не упомнит, грамоте читать и писать не учен, родился Казанской губернии Симбирского уезду в селе Сухой Терешке, экономический крестьянин, где он по ревизии и в подушном складе состоит, отколь он прошлого 1773 года в сентябре месяце со взятым им от Симбирской провинциальной канцелярии, а не сочиненным каким-либо фальшивым, печатным плакатным пашпортом с сроком на один год отбыл ради заработывания на платеж подушных денег прямо в Саратов, и не явя тамо в Саратовской воеводской канцелярии объявленного своего пашпорта, находился с найма в выгрузке из судов казенной соли с 4 недели, а оттоль по приходе в Камышенку также с найма по разным людям упражнялся в работе с 3 недели. А оттоль же перешел :в город Дубовку и, переночевав тамо только одну ночь у одной женщины, но как звать — не знает, пошел было для перезимования в донских станицах к Качалинской станице, а затем его скорым с Дубовки выходом также своего пашпорта тамо, в Дубовке, в Войсковой канцелярии к подписанию не объявлял, и за тем де его из показанного города Дубовки отходом по наезде на него дорогою с упряженною в одних санях лошадью карею вышеписанным иноком Вениамином взят для свозу до Качалинской [48] станицы. Причем оный инок, и пашпорт его, разверня, рассматривал, и в той будучи езде оный наклонил его ехать для работы в их поселившиеся по Койсугу раскольнические слободы; и по согласию его к тому приехали с ним в Качалинскую станицу к упоминаемому в допросе того инока казаку Никите Чернавскому, но по какому оного инока с ним знакомству и какой между ими по тому их приезде был разговор — он не знает, да и при том не был, а находился на дворе при лошади.
По переночевании ж поехали в Пятиизбянские хутора, но у какого тамо казака имели ночлег — он также не знает. И во всем прочем показывает он против предупоминаемого инока Вениамина допроса сходственно. А на Иргизе он с тем иноком Вениамином ни за чем не был, да и о злодее изменнике и клятвопреступнике Пугачеве и о его толпах он нигде ж ни от кого, где б оный находился, не слышал и не знает; и сам он не из толпы его, злодея, с какими-либо прелестными на склонение к нему в злодейство письмами подсыланный.
И хотя означенный называющийся иноком Вениамин с товарищем в том, что он будто не из толпы известного злодея и клятвопреступника Пугачева, и запирается, но поелику он с просроченным пашпортом был на Иргизе, в близости от того места, где оный злодей находится, а проезд свой чрез Качалинскую станицу и Пятиизбянские хутора имел тайным образом, не явясь ни в которой станице определенным старшинам и станичным атаманам, и принято нами, войском Донским, крайнее в нем по злодействам Пугачева сумнение, а потому оный инок со товарищем его, экономическим крестьянином Харчевым, с приложением их пашпортов во оригинале, к поступлению с ними по законам сего февраля от 28-го отосланы за караулом с нарочным скованные при промемории в Воронежскую губернскую канцелярию с требованием, что с ними учинено будет, о присылке в нашу войсковую канцелярию письменного уведомления. А до получения оного держатели их в проезде, казаки Чернавсков и Коротков, оставлены здесь за караулом.
О чем Государственной военной коллегии сею нашею войсковою отпискою всеподданнейше доносим.
Семен Сулин.
Войсковой наказной дьяк Иван Несмеянов.
ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 3, лл. 334
об.-392. Подлинник.Комментарии
22. Экономические крестьяне — бывшие церковно-монастырские крепостные, перешедшие в ведомство коллегии экономии в 1764 г. в связи с секуляризацией церковных земель.
Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info