№ 41
Манифест подполковника Джона Лильберна, мистера Уильяма Уолвина, мистера Томаса Принса и мистера Ричарда Овертона, заключенных в лондонском Тауэре, и других, обычно (хотя и несправедливо) именуемых «левеллерами», [манифест], ставящий целью опровергнуть многочисленные клеветы, направленные против них для того, чтобы сделать их ненавистными для мира и опасными для государства, и удовлетворить и заверить всех тех, к благу которых направлены все их предложения и желания, и интересы которых являются конечной целью их общественных обязательств, 14 апреля 1649 г.
...Очень тяжело быть все время в борьбе с миром, лишать себя наслаждения тем благополучием, которое было бы доступно нам при других условиях: поэтому, если бы мы слушались только самих себя и стремились к собственному покою, мы никогда бы не занялись тем, что мы все время делали в интересах общества. Но после того, так как много было сделано для восстановления нашей свободы, мы увидели, что бог благословил нас, послав нам удачу, и мы получили возможность, которую народ ждал в течение шести веков, сделать эту нацию действительно счастливой и вполне свободной. Поэтому мы считаем себя связанными величайшими обязательствами, какие только могут быть, и не можем пренебречь таким случаем и позволить (насколько это в наших силах), чтобы пролитая кровь напрасно была разлита по земле, подобно воде, и чтобы после столь великих несчастий, какие только когда-либо на земле происходили, результатом была [277] лишь мнимая, номинальная, случайная перемена, а настоящие бедствия, притеснения и рабство продолжали бы существовать даже после того, как монархия была заменена Республикой.
Конечно, все это касается нас не больше, чем других людей, и мы могли бы нести это ярмо так же, как и другие, но поскольку на каждом лежит общественный долг беспокоиться за судьбу своей страны, особенно в тот момент, когда в ней устанавливается новый образ правления, а другие люди проявляют небрежность, то мы полагаем, что в этих условиях от нас требуется большая бдительность и внимание, которые, если не приведут к тому хорошему устройству, какое должно было бы быть, все же не сделают новое правление таким дурным, каким оно могло было бы быть, если бы мы занимались лишь своими частными делами...
Было бы полезно в наших собственных интересах ничего не говорить, так как мы верим, что стыд и христианский долг удержат людей от оскорбления тех, которые пользуются добрым именем и репутацией, а искренность наших поступков сама обнаружит их клевету и помешает народу верить всему этому; но мы видим, что наши враги с великой страстностью распространяют о нас все, что только может дискредитировать нас в глазах других, а наше молчание лишь способствует усилению дурных слухов о нас. Всюду, где распространяются слухи и ведется пропаганда против нас (как и среди тех, которые нас знают), возникает подозрение, что в наших планах есть нечто большее по сравнению с тем, что мы открыто выражаем, и что в наших мыслях есть что-то опасное и им еще неизвестное. В то же время другие выражали недовольство и недоумение, что никто не знает, чего же мы собственно хотим и какие конечные цели мы ставим. Наконец, те, которые совсем не знают нас, распускают самые невероятные слухи, будто мы хотим уравнять состояния всех людей, что мы не хотим никаких сословий и званий между людьми, что будто мы не признаем никакого правления, а стремимся лишь к всеобщей анархии, что будто в действительности мы были агентами сначала короля, а потом королевы, что будто мы — атеисты, противники священного писания, иезуиты и т. д., что особенно ненавистно и пользуется дурной славой среди людей...
Чтобы покончить со всей клеветой против нас и ясно изложить, каковы наши желания и к чему мы стремимся, мы вынуждены открыть наше сердце и поведать всему миру наши сокровенные мысли. Мы заявляем, что все, что мы собираемся здесь представить на общественное рассмотрение и суждение, не есть догматическое или школьное изложение выводов из мыслей других людей, но изложение наших собственных мыслей для нашего оправдания и установления всеобщего союза и прочного порядка в Республике.
Во-первых, имеется настоятельная необходимость, чтобы мы высказались относительно уравнения, под которым обычно понимают управление состоянием отдельных людей и отмену права собственности и титула на то, что каждый человек имеет, как свою собственность. Как прежде мы уже высказались против таких взглядов, в частности в нашей петиции 11 сентября 1648 г., так и теперь мы объявляем, что [278] всякая попытка в этом направлении была бы весьма вредной, если только на это не будет получено всеобщее согласие со стороны всех и каждого в народе. Точно так же мы никогда не считали, что это входит в компетенцию народного представительства, ибо хотя власть представительных учреждений верховна, тем не менее по своему характеру она представительна и доверительна, а следовательно, должна быть ограничена... Коммунизм первых христиан был добровольным, а не принудительным. Они приносили и клали к ногам апостолов дары для распределения, движимые чувством милосердия и благочестивого великодушия, которое святые апостолы внушали им, а не в силу какого-нибудь постановления, причем это имело место лишь в течение короткого времени, в двух-трех случаях, как об этом свидетельствует писание, а не признавалось обязанностью, считаясь добровольным актом, вызванным изобилием веры у христиан и апостолов. Поэтому мы объявляем, что у нас никогда не было в мыслях уравнять состояния людей и наивысшим нашим стремлением является такое положение Республики, когда каждый с максимально возможной обеспеченностью пользуется своей собственностью. Мы знаем очень хорошо, что во все века те люди, которые выступали на борьбу против тирании, против несправедливости и произвола страстей, всегда вынуждены были терпеть подобные клички, ибо подобными инсинуациями страхом мнимой опасности всегда старались удержать народ от добра. Как бы то ни было, мы должны, несмотря ни на что, выполнить свои обязанности; как это будет достигнуто, это зависит от воли бога, милосердию которого мы и оставляем просвещение человеческих душ, стремясь сами к душевному спокойствию и мирной совести.
Различия по рангам и достоинствам мы потому считаем нужными, что они возбуждают добродетель, а также необходимы для поддержания властей и правительства. Мы думаем, что они никогда не стремятся поддерживать честолюбие или угнетение народа, а только сохраняют должное уважение и покорность в народе, что является необходимым условием для лучшего исполнения законов.
То, что мы стоим за правительство, а не за анархию, обнаруживается, как мы полагаем, всеми нашими действиями; цель наша — усовершенствовать правительство, а не разрушить его; нам известно, что порок и подкупность всегда свивали себе прочное гнездо в человеческих учреждениях, и хотя тирания и исключительно плоха, однако, из двух крайностей анархия — самая худшая. Из того факта, что мы серьезно боролись за установление хорошего правления, делают странный вывод, будто мы не хотим иметь никакого правительства; это все равно, как если бы нас обвинили в том, что мы вырываем дерево с корнями, в то время как мы обрезаем сухие и лишние ветви и прививаем ветви лучшие...
Что же касается того, что нас объявляют атеистами и противниками священного писания, мы заявляем, что верим в существование вечного и всемогущего бога, создателя и промыслителя всего на свете, воля и намерение которого, начертанные прежде всего в наших сердцах, а затем уже в его писании, должны направлять наши действия и поведение. Правда, мы не так строги в том, что касается формальной [279] и обрядовой части служения богу; тот или иной способ или манера богослужения не кажутся нам ясно обоснованными и такими необходимыми, как на то претендуют служители бога и священники; все же явление божественной любви во Христе радостно принимается нами и практическая, самая существенная часть религии, отражена в наших принципах, самых возвышенных и превосходных, какие когда-либо были выставлены в мире, и происходящих ни от кого иного, как от бога, который сам по себе есть благо. И мы только благоговейно желаем, чтобы господь с каждым днем все более совершенствовал наши сердца и склонял их к искреннему повиновению его благой воле.
Если же выставляют причиной нашего недовольства настоящим положением вещей то, что не нас предпочли на государственные должности и посты, связанные с выгодой и известностью, то на это мы заявляем, что, хотя и нет никаких оснований к тому, чтобы мы не имели таких же прав, как и другие, и наша привязанность к общественным делам, конечно, не является препятствием к этому, тем не менее мы можем сказать о себе, что у нас нет такого стремления и жажды занять их, как у других: по крайней мере, в списках просителей мест очень немного можно встретить из числа тех, которые считаются принадлежащими к нашей партии.
Мы желаем, чтобы была предпринята такая общая замена должностных лиц, при которой для всякого рода отставки должны служить не различия во мнениях религиозных или гражданских, а подкупность или утрата доверия их избирателей. Учитывая нищету, которая постигла многие семьи в связи с этими переменами, и несогласия, возникшие на этой почве, мы считаем необходимым, чтобы были использованы все разумные пути и средства для устранения этих несогласий, ведущих к раздорам...
Что касается недоумений, которые существуют у многих добрых людей, заявляющих, что им непонятно, какую цель преследуют наши предложения и что в них главное, мы на это ответим, что они должны были бы получить некоторое общее представление о нас из того, что мы прежде в разное время предлагали. Но так как наши предложения до сих пор не получили такой формы, чтобы их можно было осуществить на практике, то мы теперь со всей тщательностью и умением, насколько бог наделил нас, перерабатываем их в программу, которую скоро представим на всеобщее рассмотрение и обсуждение как знамя и окончательное выражение наших желаний и которая должна быть подписана и представлена как договор всего народа. Мы думаем, что мы можем это сделать без нанесения ущерба и вреда властям, ибо мы не знаем ничего лучшего и действительно нет никакого иного пути и средства, кроме Народного соглашения, для того, чтобы уничтожить всякого рода разочарование и озлобление и поставить Республику в наилучшие условия вечного мира и хорошего общественного устройства.
Народное соглашение, представленное его превосходительством и офицерами армии почтенной палате общин, говорит во многих отношениях слишком кратко сравнительно с нашим проектом о том, что необходимо для блага Республики и удовлетворения народа, особенно [280] в том, что обеспечивало бы устранение известных и общепризнанных бедствий...
Из Тауэра 14 апреля 1649 г.
Джон Лильберн, Уильям Уолвин, Томас Принс, Ричард Овертон.
Д. Лильберн. Памфлеты, стр. 94-107.